ИВАЩЕНКО И ВАСИЛЬЕВ. Оба были в тот час капитанами, и каждый спасал ту часть экипажа, какую мог
«Н
е в этой жизни!» — учит нас реклама.
«Не в этой жизни», — учит опыт чужих ошибок.
«Не в этой жизни…» — учит жизнь.
Нет, именно что в этой! — не поручусь, что точно так, но по смыслу близко сформулировал Георгий, он же Гоша Васильев, свою личную программу как минимум, так и максимум.
Начало, собственно, было, как у всех. МГУ, его театр, ля-ля под гитару с жизнерадостным стройотрядовским задором типа «встать бы однажды в ненастную ночь, все превозмочь и друг дружке помочь». Через семнадцать лет как раз все ровно так и получилось… Но тогда, в начале 80-х, народ веселился отчаянно, пел и пил (кстати, без Гоши, который пить не мог совсем, какой-то такой нерядовой организм типа эскимосского, не принимал спиртного при всей своей запорожской удали). Счастливая дружба с Лешей Иващенко еще больше взбадривала и заводила обоих в романтической каэспэшной бессоннице, омраченной лишь Лешиной безответной любовью к одной такой Ане…
Только самые близкие люди знали, что уже тогда Гоша замыслил постановку в Москве, своими силами настоящего бродвейского мюзикла, супершоу — «Cats», не ниже, а лучше бы что-нибудь свое. В успех верил один Леша, который, возможно, раньше всех вообще понял, что Гоша Васильев — это и есть успех.
Чему уподобить этот тандем? Или дуэт. Или союз. Или симбиоз. Короче, эту пару — чему ее уподобить? Это стало ясно сейчас, когда годы отшелушили мальчишеское обаяние блестящего Гоши, симпатичный лиризм, театральный шарм и прочую всякую милую бардовость; поредела шевелюра, профиль сделался нацеленным и хищным: только нерв, острая точность углов и иссушающая страсть победы. Вылитый тореадор после боя, подумала я, когда Георгий Васильев вышел несколько дней назад к камерам. Ладный дуэт с ловким названием «Иваси» (даже фамилии разложились так ладно и ловко) был дуэтом тореадора и пикадора, где тореадор разил, а всадник-пикадор создавал предпосылки для этого.
Вероника Долина: «Гоша — это невероятно шустрый ум, острый язык, зоркий взгляд, такой, понимаешь, альпинист: закидывает крючья (которые сам вытачивает из любой вилки) на любую дистанцию и карабкается, куда хочет, куда наметил. Этих пиков, которые он штурмовал с бешеной эффективностью, я помню очень много. А Леша… Леша создал предпосылки к феномену Гоши. Он очень добрый, мягкий, любящий, преданный товарищ. Тыл. Это друг, брат, подлинный партнер. Это пара, заряженная самым высоким партнерством с юности».
И все-таки не горы («он стонал, но держал»), а коррида. Все-таки игра, которая в конце концов оказалась, как и положено корриде, смертельной, а до этого была просто замечательно красивой игрой, в которой у каждого была самостоятельная роль. Неистовая маневренность Гоши опиралась на верного, здравомыслящего, отвлекающего — гарцующего Лешу, который не штурмовал пиков, но обеспечивал стабильность.
Про «пики» писали так много, что Сергей Пархоменко в «Итогах» в 1997 году зарубил очередной очерк со словами: «Васильев — это первое имя, которое приходит в голову при слове «успех», надо искать какой-то менее банальный поворот темы».
Но если кто не в курсе, маршрут примерно таков.
70-е годы — студенческий театр, из которого вычленяются двое, называют себя «Иваси» и создают свой микротеатр песни, где каждая — спектакль. Вероника Долина: «Они шарахнули из тяжелых песенных орудий. Песня «Музыкальный автомат» на фестивале в Саратове — это был… ну могучий спектакль, разыгранный на двоих. Окуджава просто ополоумел, чуть не упал со стула от восторга. В мире скромнейшей гитарной песни они произвели фурор».
80-е годы. Кандидат экономических наук Васильев (параллельно с геофаком окончил экономический факультет, специализировался в городском планировании) — заведующий группой в «Моспроекте».
Конец 80-х — председатель Октябрьского исполкома. Первая ласточка частного предпринимательства в городе, активное сотрудничество с бесчисленными частными фирмами в районе Ленинского проспекта.
Путч 1991 года. Г. Л. Васильев — работник мэрии.
90-е — президент Московской товарной биржи. Основатель «Би Лайна». Сейчас у Васильева своя телефонная компания «Гудвин».
Алексей Иващенко оканчивает в это время ВГИК и работает в музыкальном театре Рыбникова. Все это время Иваси вместе пишут и поют песни, все больше и больше тяготея к театру.
И наконец, их совместный суперпроект «Норд-Ост», которому предшествовало еще одно общее дело — «Песни нашего века», приключение, удивительное тем, что буквально валялось под ногами, лежало на поверхности многие годы и в конце века пришло в лихую голову Гоши Васильева.
Вероника Долина: «Он придумал и пустил паровоз, для которого существовали припорошенные пылью веков рельсы. Надо было просто поставить на эти рельсы этот паровоз, что неслыханным образом и состоялось. На этот паровоз сели все и поехали, и все это до того просто и даже простецки, что, пожалуй, гениально».
Маршрут, как видим, кольцевой. Но почему, с юности лелея мощную театральную амбицию, Гоша Васильев шел к ее осуществлению таким невероятно окольным и опасным путем?
У тореадора всегда есть один заветный бык — бык судьбы, Большой Торо, к которому он подбирается вкруговую, отрезая уши быкам помельче.
Он тренировался и ждал часа, как ждал того же часа пикадор, гарцуя поблизости на своем чутком коне. Ждали, конечно, по-разному. Это свободное следование своей органике таинственным образом удваивало результативность каждого.
Иващенко и Васильев оба — артисты. Как герои корриды. Но один, вероятно, мастер паузы, другой же — мастер жеста, маневра, поступка. Леша десять лет пас свою любовь (и дождался). Гоша создавал семьи, обеспечивал их качественную жизнь, растил суммарно пятерых детей («твоих, моих и наших»). Леша много лет играл в маленьком театре в ожидании большого выхода. Гоша играл в рискованные политические и финансовые игры — всякий раз выходя из игры, когда темп снижался. Оба корешились с «Солидарностью» в Польше и напоролись на местное ГБ: Леша не удостоил товарищей ни словом, Гоша чуть не свел их с ума страстными и абсолютно дикими речами.
Изумительное, гармоничное, полноценное партнерство, единство противоположностей без заметной борьбы.
Леша и Гоша — в сущности дилетанты в том деле, которое обещало стать центральным моментом их корриды, а стало, как говорится, и «моментом истины». Бродвейский мюзикл — суперпрофессиональная задача. Два полупрофессионала создали не только шикарное зрелище (либретто, музыка, тексты песен, режиссура), но и полновесную инфраструктуру вокруг, вплоть до микроавтобусов от станции метро «Пролетарская». Кусок блистательного Бродвея на московской заводской окраине. Как возможно? А так и возможно, что два полупрофессионала могут достичь такого уровня (качества) партнерства, который меняет их не количественно, а качественно. Делает одним совершенно особым человеком, а именно: профи мирового класса.
Можно было не ездить на Северный полюс? Да запросто. Бродвейские режиссеры небось не поехали бы, наняли консультантов и справились бы не хуже. Но Иваси поперлись. Потому что игра такая. Потому что не просто «суперпроект» с настоящим вертолетом, а Большой Торо. Он требует особо тщательной экипировки. С полной выкладкой.
Вероника Долина: «Масса людей жалеют силы. Еще больше тех, кто просто не в курсе. В лице Гоши Васильева я вижу человека, всю жизнь моделирующего бытовое чудо — по возможности собственными руками. А Леша Иващенко — тот единственный посвященный, кому внятен механизм этого чуда».
Может, потому и «Норд-Ост», что игра в «двух капитанов» стала их природой.
Когда надо было принимать решение, моментальное и единственно верное для спасения хотя бы нескольких жизней, и совещаться было негде и некогда — Леша Иващенко это решение принял. За двадцать лет дружбы они научились семафорить друг другу без посредства видимых знаков и даже мысли. Дверь запереть — и в окошко: сам, а главное — все, кто рядом.
Могло ли быть наоборот? Этого мы не знаем. Было так, как было. Остался Гоша. И ходил на переговоры. И поднимался на сцену, чтобы погасить панику в рядах семисот своих товарищей по несчастью. Оба были в тот час капитанами, и каждый спасал ту часть экипажа, какую мог.
Вероника Долина: «Что может чувствовать капитан «Титаника»? Или человек, который на правах хозяина принимает тысячу человек на борту корабля, который сам построил и спустил со стапелей. И корабль терпит страшное бедствие. Или его захватывают пираты. И убивают твоих гостей. Что он чувствует? Я думаю, он чувствует личную ответственность. Я не знаю, как он будет жить после всего».
Я не знаю, как жил после всего капитан «Титаника». По-моему, он спасся. Спаслись и два капитана. Думаю, что, спасшись так, а не иначе, они не оплошали перед героями нашего детства. У капитана «Титаника» — иные счеты с совестью.
Хотя «Титаник» — это так, семечки. Как мы все — м-ы-в-с-е — будем жить после ВСЕГО?
