Только этот выход ему предлагает жизнь в детском доме

Б

ольше всех запомнился Сашка Халин. Худой, узкоплечий, черный от загара мальчишка с коротко стрижеными волосами и выгоревшими на солнце ресницами. Он с тоской смотрел на мир, который с самого начала несправедлив к нему, и был не по-детски жесток. Саша сломал любимую куклу маленькой Наташки и, очень довольный, наблюдал, как она ревела. Зачем он это сделал, он и сам не знал. Просто ему захотелось сделать кому-то больно.

Сашка часто удирал. «Когда в Москву приедем, я снова уйду», — сообщил мне он, когда мы познакомились чуть поближе. «А на что же ты жить будешь?» — «Мы попросим, нам дадут». — «А разве так жить лучше, чем в детском доме?» «Лучше», — твердо ответил Сашка.

Все лето я провела с детьми, которых лишили детства собственные родители. В детском доме дети не смеются громко и беззаботно. Так смеется моя трехлетняя племянница, смеются все остальные дети. Здесь они в лучшем случае улыбаются. Огромные карие глаза пятилетнего Дениса никогда не улыбались. Он научился смеяться только губами.

Детский врач постоянно «кормила» его витаминами — малыш плохо рос. В столовой он почти ничего не ел: поковыряет вилкой в тарелке, выпьет компот и уходит. Воспитателям возиться с Дениской некогда. Тогда «борьбу с недоеданием» повела я. Садилась рядом и смотрела, чтобы малыш чаще подносил ложку ко рту. «Если кушать не будешь, возьму ложку и буду кормить тебя, как маленького». Пятилетний Денис считал себя большим, поэтому, давясь, глотал столовскую кашу. Он полюбил заглядывать в мою комнату: я подкармливала малыша печеньем и фруктами, иногда читала книжки... К концу смены Денис ходил за мной по пятам.

Он, деловито загибая крошечные пальчики, считал дни до моего отъезда. Однажды ему хватило одной руки. «Я тебя не отпущу», — заявил малыш. И в доказательство серьезности своих намерений сомкнул худенькие руки на моей шее. «Что значит — не отпущу? Ты же знаешь, меня дома ждут, и вообще...» «Я тебя не отпущу, потому что ты — моя мама!» — спокойно и уверенно сказал Денис. Он твердо знал, что у всех детей должна быть мама. Почему же у него нет? «Ну какая же я мама? Мама...» — я запнулась и поняла, что не смогу объяснить, кто такая мама. Я столкнулась с человеком, который этого не знал.

«Педагоги», с которыми мне пришлось столкнуться этим летом, совсем не походили на добрых и мудрых воспитателей из советских фильмов. Они ласковые, только когда в детский дом приходит комиссия из гороно. Они часто говорят о роковой роли наследственности и уверены, что их питомцы повторят судьбу своих родителей.

Хорошо помню Елену Николаевну — воспитательницу, которая с гордостью говорила о себе: «Я десять лет на руководящей должности проработала. Меня всегда все боялись». В детском доме ее тоже боятся, поэтому она считает себя талантливым педагогом. У нее был громкий, властный голос. Послушание для нее важнее, чем любовь.

Елена Николаевна отчитывала пятилетнюю Дашу. Девочка в тихий час, когда все дети должны спать, возилась с куклой. Елена Николаевна была в ударе: она оскорбляла малышку и совсем не выбирала выражений. Даша тихо плакала, изредка поднимая испуганные глаза на разгневанную воспитательницу. Она сжалась в комок, словно ожидала удара. По-моему, воспитательница испытывала удовольствие. Когда Елена Николаевна наконец утомилась, я вошла в комнату. Девочка, утирая крошечным кулачком слезы, залезла под одеяло и накрылась с головой. Под одеялом ее почти не было видно. «Даш...» — я тронула ее за плечо. «Уходи», — резко ответила малышка. У меня осталось чувство вины перед нею.

Я заметила, что даже самые маленькие детдомовцы никогда не жалуются. Эти дети не ждут от окружающего мира сочувствия. Свое горе они прячут подальше от чужих глаз. Малыши иногда ревут от боли или обиды. У детей постарше есть другое средство для самозащиты — уйти из детского дома, где унижают, издеваются. Вернуться к родителям они не могут, поэтому живут на улице. Ночуют на вокзалах, попрошайничают, воруют... Побег для них — это единственный видимый выход.

КОММЕНТАРИЙ СПЕЦИАЛИСТА

Кандидат медицинских наук, консультант-психиатр Химкинского приюта для детей и подростков, заведующий проблемной лабораторией Московского государственного гуманитарного института-интерната ГОЛИК Аркадий Николаевич:

— Я читаю лекции для работников интернатных учреждений. Однажды я предложил им анкету, где нужно было указать возраст, специальность и место работы. Оказалось, что средний возраст воспитателей, которым я читал лекции, — 60 лет. Большинство из них не имели педагогического образования. Более того, у нас нет такой специализации в педагогических институтах — работник интернатных учреждений. Но больше всего меня смутил тот факт, что они работают в детских домах более 15 лет. В Институте психологии проводили оценку эмоционального состояния воспитанников детского дома, воспитателей и студентов педагогических вузов. Состояние воспитанников и воспитателей близко. На другом полюсе находились студенты, которые еще не вошли в эту систему. Меня смутило то, что эти люди работают более 15 лет, то есть у них наступило эмоциональное нивелирование с детьми. Второй фактор — это фактор эмоционального выгорания у людей, которые долгое время работают с людьми. Эмоциональное выгорание здесь было налицо. В детском доме держатся только такие вот монстры.

Все воспитывают ребенка: воспитатели, учителя, родители, уборщицы, завхозы, гороно приходит. Но этот педагог, этот воспитатель может быть так же болен. Ведь мы всегда даем детям то воспитание, которое получили сами.

Какую роль играет наследственность?

Как показали мои исследования, не в 100% они имеют психическую патологию, хотя, как правило, имеются задержки развития. Представление о том, что все эти дети психически нездоровы, идет от незнания.

Возникает вопрос, всегда ли случается в семье, что, если отец пьющий, ребенок станет таким же? Более того, часто возникает антитеза: пьющие папа и мама, а дети — нет, становятся людьми. Специальных знаний работникам сиротских учреждений явно не хватает. Они живут по таким бытовым стереотипам: отец — алкоголик, и ты будешь алкоголиком.

Можно ли преодолеть плохую наследственность?

Безусловно. Такого ребенка нужно вовремя поддержать. Может быть, его даже не нужно лечить, ему нужно немного помочь, тогда за счет своих внутренних резервов он восстановится.

С другой стороны, дети убегают, потому что им хочется чего-то своего. В одном детском доме, где я работал, была семья: брат и две сестры. Брату было 8, сестрам — 6 и 4. Как рассказывали сами дети, родители потеряли их на Казанском вокзале. Около полугода они жили под перроном. Мальчик каждый день уходил попрошайничать, было и мелкое воровство, а потом все приносил своим сестрам. Когда их забрали, привезли в детский дом, отмыли, накормили, этот мальчик все равно продолжал воровать. Крал продукты с кухни, приносил и прятал под подушку, и ругать его за это было нельзя. В сущности, он поступал так же, как поступал, когда жил на улице. Если ребенок жил в семье, его не устраивает жизнь в учрежденим.