Нотр-Дам де Москва

Н

а премьере мюзикла «Нотр-Дам» в театре «Московская оперетта» билеты у нас проверили трижды: сначала оцепление на Большой Дмитровке, затем билетерша на входе и, наконец, охранник с двуглавым гербом в петлице — в партере. Поскольку зал уже был переполнен узнаваемыми и полуузнаваемыми лицами, в воздухе повис вопрос: кого еще ждут? Мое предположение о том, что так могут встречать либо лично Виктора Гюго, либо того единственного рядового зрителя, которому удастся прорваться на премьеру, опровергло появление г-на Касьянова с супругой...

Так что обширную официальную делегацию зрителей первого явления «Нотр-Дама» Москве возглавили лично наш премьер и французский посол. И это неслучайно, чему подтверждением и последовавшее обсуждение премьеры в Москве европейского мюзикла, более всего напоминающее дискуссию вокруг нашего неизбежного, но мучительного вхождения в Европейский союз.

Те, кто видел парижский оригинал, ощутили эффект дежавю почти в клинической форме, ибо московский «Нотр-Дам» — это его точная, абсолютно идентичная русскоговорящая копия. Точнее — русскопоющий и русскотанцующий клон франко-канадского хита, который англичанам удалось адекватно воспроизвести в России. И поскольку именно таковы жесткие и однозначные международные «мюзикльные» законы, ничего не остается, кроме как испытать чувство удовлетворения, что мы не нарушили конвенцию и оказались на уровне мировых стандартов.

В конце концов, когда заморский йогурт начинают производить где-нибудь в Тетюшах без ущерба для качества да еще с родимой кириллицей на крышке, — это ведь хорошо. А когда наши самолеты не пускают в Европу, потому что они слишком шумят, а машины — потому что они слишком дымят, — это ведь стыдно, хотя и справедливо.

Жаль, конечно, что хор и оркестр звучат у нас не живьем, а под фонограмму («фанера» в московском клоне — требование держателей бренда). Но ведь и в НАТО нам пока что стул вроде бы и предоставляют, но какой-то не такой, как у всех, не то приставной, не то откидной, да и в Европарламенте время от времени нашу делегацию лишают права голоса — ну прямо как хор и оркестр в «Нотр-Даме».

Жаль, конечно, что автор русского текста Юлий Ким, замечательный, уникальный наш Ким, в предложенном контексте всего лишь качественно выполнивший свою работу профессионал плюс, разумеется, необходимый для раскрутки «культовый» автор, и даже его былое славное диссидентство — всего лишь лыко в глянцевую строку роскошно изданного буклета.

Что ж, не подковал нынче наш Левша ихнюю аглицкую блоху... Хотя, если вдуматься: а на кой хрен ее было подковывать? Может, самое время было тогда в Туле поставить на конвейер производство блох-хай-тек? Ведь, как известно, артелью Левши подкованная, блоха только хуже танцевать стала...

Кстати, о танцах. Танцуют в «Нотр-Даме» вполне раскованно и просто классно. И брейк-данс с хип-хопом не хилы, и акробаты виртуозны. Да и вообще нынешние наши мюзиклы — и «Метро», и «Норд-Ост», и вот теперь «Нотр-Дам» — несомненно профессиональны. И этим уже хороши, потому как за их стремительным выходом на столичные подмостки, за их оглушительным успехом проглядывает грядущая смерть чудовищной нашей доморощенной попсы.

Оказывается, и на московской сцене можно петь и плясать так, что это не убого и не стыдно. Вот она, черная метка не только для «целуй меня уже, девятнадцать мне везде», но и для, казалось, неизбежных бессмысленных и беспощадных всяческих «песен года» и прочих рождественских встреч...

В отличие от «Норд-Оста», по всем мировым правилам науки шоу-бизнеса представленного и поставленного и все же обаятельно и щемяще «нашенского», московский «Нотр-Дам» — продукт принципиально космополитичный, о котором первым делом сообщается, что он уже вошел в Книгу рекордов Гиннесса (кажется, по посещаемости, впрочем, не все ли равно, главное — вошел), что сингл с действительно красивой мелодией «Belle» побил мировые рекорды продаж.

Но Москва — не только седьмая столица, где поставили это красивое шоу, то бишь в некотором смысле седьмой Париж, но и Третий Рим. Здесь любой клон неизбежно обретает свою родословную вместе с родимыми пятнами в самых неожиданных местах.

Вот почему для меня рвущиеся на сцене в клочья страсти с роскошными именами Эсмеральда и Квазимодо на фоне экспрессивной массовки, состоящей из бомжей и старофранцузских омоновцев, — это, конечно же, гремучая смесь «Кармен-сюиты» с половецкими плясками, вот почему, когда персонаж с еще одним экзотическим именем Гренгуар — во вступительной и заключительной арии многозначительно и грозно сообщает, что «пришла пора соборов кафедральных», в московском зале неизбежно возникает нездоровое оживление...

Тем паче, что и бомжей у стен нашего свежеотстроенного собора никак не меньше, чем в самых что ни на есть массовых сценах «Нотр-Дама», и их точно так же высылают из города ввиду неподходящей национальной принадлежности, ввиду отсутствия все тех же, хотя и иначе сегодня именуемых «бумаг», и потому время от времени все происходящее на сцене Театра оперетты являет собой крепко зарифмованную и звучно спетую хронику со страниц «Новой газеты»...