Нобуеси Араки в Московском доме фотографии. «Токийский натюрморт»

«Ч

то это за растение?» — спрашивает мужчина в годах свою спутницу, указывая на фотографию женской груди, обвязанную корабельной веревкой. Дело происходит на выставке Нобуеси Араки. Парой к этой фотографии висит снимок, на котором действительно растение, но снятое так, что заподозрить под ним можно все что угодно.

Не включить работы Нобуеси Араки в программу нынешней фотобиеннале с ее девизом «Тело. Дети. Пейзаж» было просто нельзя: он снимает все это давно и снимает так, что с этим обязательно надо познакомиться. Несмотря на то что на входе висит табличка: «Вход детям не рекомендуется».

Последние пять лет в мире существует аракомания: достаточно однообразный, не меняющийся десятилетиями взгляд 62-летнего фотографа наконец совпал с мнением большинства. Общественное мнение знает о жизни Араки много не только потому, что Араки не скрывает подробностей, но и потому, что эти подробности общественность интересуют. Араки фотографировал свою умирающую от рака жену и сделал потом большую передвижную выставку. С тех пор Араки не женат; все спорят, что это: поддержание мифа или настоящая любовь? Вместо ответа мэтр фотографирует интервьюеров и отправляется в собственный «Араки-бар» в центре Токио выпить немножечко саке.

Больше всего на фотографиях Араки женщин, детей и цветов. Много фотографий, которые старшее поколение назвало бы порнографическими, даже распустившиеся бутоны сфотографированы так, что слегка рдеют щеки. Но тема телесности исследована Араки с таким непошлым азартом, что разница его взгляда от запросов потребителей «взрослых» интим-магазинов и порносайтов настолько очевидна, что даже не обсуждается. У Араки тело растабуировано и свободно, оно, впитавшее в себя японские поведенческие традиции, мифы и национальные комплексы, естественно живет в будничной атмосфере современной Японии.

Очень умно придумана развеска фотографий на стене, привлекающей самое большое внимание. Подробно снятую историю взаимоотношений мужчин и женщин вдруг прерывает история мокрой, только что попавшей под дождь кошки. Она вылизывается теми же движениями, какими женщина на соседней фотографии вылизывает мужчину. Рядом брошены на асфальт велосипеды, отбрасывающие причудливые тени. Повесь кошку или велики на стену, отдельную от фотографий с сексом, и к ним подошли бы два искусствоведа, не больше. Когда они склеены в одно полотно, смысла и настроения добавляется и тем, и другим – и «голым» историям, и уличным сценкам.

Выставка недаром называется «Токийский натюрморт»: социальное, личное, божественное и дьявольское здесь свалены в одну кучу. Человеческие органы, насекомые, усики растений сняты так красиво и проницательно, что кажется, они радостно умерли в момент съемки, подозревая, что красивее они уже не будут, – и все только для того, чтобы оправдать название выставки, — «натюрморт», «мертвая природа» и слова Араки о том, что «фотография – это убийство». Быстрая съемка не дает лицам моделей окаменеть, а цветам — увять до срока.

Имеет значение, как ты читаешь фотографии: справа налево, слева направо, снизу вверх или сверху вниз. Как в романах Павича, от выбора направления здесь зависят развитие сюжета, ощущения и финал. Но в какую сторону ни читай, в середине сюжета исчезнет мужчина и женщина останется одна. Всякий раз получится завершенная история жизни: фотографию разбитых, растекшихся яиц или яйца восхитительно целого, покоящегося на шатком пластиковом столике, сменит вид пустой, уходящей вдаль дороги, на которой для кого-то другого все только начнется.

Остоженка, 18. До 15 июня.