История любви

А

лександр Паникин умер внезапно. Это стало потрясением для всех, его знавших. На похороны пришли Михаил Горбачев и Григорий Явлинский, из Красноярска прилетел Александр Лебедь, у гроба стояли министр иностранных дел Игорь Иванов и министр правительства Москвы Александр Музыкантский, на поминках говорили поэт Юрий Кублановский, публицист Александр Бовин, певица Елена Камбурова... Крупный отечественный предприниматель, глава концерна «Панинтер», мыслитель, неотступно думавший о благе России, автор книг «Шестое доказательство», «Что делать» и других, Александр Паникин был незаурядной, яркой личностью.

И очень любил свою жену Галю.

Она подхватила его дело.

Мы разговариваем с Галиной ПАНИКИНОЙ о самом трудном и самом счастливом в ее жизни — о любви...

— Как ты узнала? Как это случилось?

— Мы были все вместе на даче, ужинали, было прекрасное настроение, он играл на гитаре, пел, читал стихи. Это был вторник, 8 февраля. Торопил меня в Москву, наша дочь Машенька улетала в Лондон, где учится, я должна была собрать и проводить ее. Вышел в прихожую, помог надеть пальто, поцеловал. И я уехала. А он с друзьями остался. В пол-двенадцатого ночи я набрала его номер, поговорили о разном, сказала, что в четверг сразу после аэропорта вернусь на дачу. Все. Мне позвонили около 9 утра и сказали, что Саши больше нет.

— Ничего не спрашивала?

— Я в тот момент не соображала. Спросила к вечеру или на следующий день. Диагноз: острая коронарная недостаточность, тромб. По рассказам, ему было плохо ночью, он включал свет, ходил по дому. Утром пришли его сотрудники работать, все последнее время он диктовал свои новые философские разработки, он говорит: «Я плохо себя чувствую, в области сердца сабельная боль». Сел на диван в гостиной, они его окружили, дали таблетку под язык. Он сказал: «Ой-ой, опять начинается». Плюхнулся им на руки — и его не стало в одну минуту.

— Можно было ожидать чего-то подобного?

— Да нет же. Хотя он был гипертоник. Слабые сосуды. Частые головные боли. Но были специально подобранные таблетки. Он за собой следил. Глотал таблетки, сидел на диете, занимался спортом. Казалось, все под контролем. Не оставляет мысль, что если бы я была рядом, что-то сделала бы.

— Вы когда-нибудь говорили о том, как состаритесь?

— Много раз. Гуляем: кому первому суждено — тот другому займет местечко, если уж не вместе. Он говорил, что будет жить до ста лет. Казак, казацкие корни.

— Он был единственной твоей любовью?

— Не первой — последней.

— А ты у него?

— Он был женат. Но у них с самого начала не складывалось. Они быстро разбежались. Не я была предметом.

— Как вы встретились?

— Случайно. Я зашла с приятельницей в кафе, а он был по делам в Ленинграде, я — ленинградка коренная, они с приятелем мимо ехали и заехали соку попить.

— Любовь с первого взгляда?

— Да нет. Просто познакомились. Казалось, все обыкновенно, но в сердце что-то екнуло.

— Он на тебя произвел впечатление?

— Он был какой-то особенный. Молодой, худой, высокий, очень энергичный. У меня в ту пору был роман с другим человеком, который уехал, и я от нечего делать проводила время. 19 лет. Отношения развивались года два. Он жил в Москве своей жизнью, я — своей, он приезжал, звонил, меня не было дома. Но что-то несло нас навстречу друг другу. Он въезжал в Питер на машине из Москвы по Московскому проспекту, а мы с родителями жили в Московском районе. Совпадение? Заезжал даже без звонка. Неудачно, неудачно, а потом один раз удачно. И все. Это была судьба.

— Прежде чем вы пришли к благополучию, было время бедности?

— Были жуткие съемные квартиры, нас гоняли с узлами, ничего не было, ложка-поварешка, какой-то диван с собой таскали разваливающийся. Мы всегда все делали вместе. Отливали маски, изготавливали брошки, шили пинетки, продавали, стоя в переходах. Была команда людей, которые дружили. И я. Саша сначала работал в театре, окончив ГИТИС. Но его все время подмывало делать что-то совсем свое.

— Ты не была женой, которую холили и лелеяли, а она, лежа на диване…

— Мы весь путь прошли вместе. И бедность, и преследование Петровки, когда его арестовали и хотели посадить за предпринимательство, хотя он ни у государства, ни у людей не украл ни копейки, все своим умом и трудом, и все очень грамотно. Была спайка. Конечно, нас окружали люди, которыми он умел управлять и управлял, Бог ему дал это умение. Но за все в этой жизни мы боролись вместе.

— Как думаешь сама, чем ты была для него?

— И няней, и мамой, и женой, и матерью его ребенка. Он очень любил меня. Женщина всегда знает, когда ее любят. Хотя мы иногда ругались, спорили, он горячий, я тоже не буду терпеть, все было. По модулю была любовь. Прекрасные отношения, которые с годами перерастали в нечто более глубокое. В единение душ.

У нас отношения были особые, потому что Саша — неординарный человек.

— Ты всегда знала это?

— Я всегда Сашу любила и строила отношения. Семейная жизнь — это ведь не праздник. Каждый день отслеживаешь, строишь, любишь. Всякие бывали ситуации.

— Какая самая тяжелая?

— Петровка. Я не знаю, как мы это прошли.

— Тебя тоже посадили?

— Нет, но 16 часов обыска по советским временам... Взяли всех нас. Но почти сразу отпустили под подписку. А Сашу выпустили через неделю. Спас «Закон о кооперативах», который вышел именно в эти дни. Они вынуждены были отпустить. Нашей жизни все время сопутствовали какие-то чудеса. Это одно из них.

— А когда он сжег массу денег, когда у окон дома увидел милицию?

— Это ерунда. По сравнению с тем страхом, когда его взяли.

— У тебя когда-нибудь были сомнения в нем, в его деле?

— Ну конечно. Только неумный человек не сомневается. Все мы делаем ошибки, в любом деле есть плюсы, минусы, спады, подъемы. Мы всегда выбирались, потому что были вместе и была цель.

— Какая? Деньги?

— Тема денег всегда была для нас неактуальна и неинтересна. Мы ставили перед собой другую цель. Мы много читали, увлекались самиздатом, любили поэзию. В последнее время «подсели» на Бродского. Приезжаем на море, все с магнитофонами, а мы сумки с книгами на пляж приносим. Он не был одноклеточный. Действительно потрясающе интересный, удивительный человек. Не знаю похожих. Другой бы построил дом на Канарах и успокоился, а он с нуля создал новое производство, дал людям рабочие места и все деньги вкладывал в развитие.

— А что тебе больше всего нравилось в твоей с ним жизни?

— Ходить по лезвию ножа.

— Ты такая рисковая?

— Я бы не смогла, наверное, жить с другим человеком, более спокойным, уютным, домашним. Не люблю покой. Не люблю застой, погружение в обывательщину. Когда нет движения. В этом у нас схожие характеры. Недаром нас Бог взял за руки и свел, сплел друг с другом.

— Никогда не пилила его?

— Никогда. Я принимала все, что он делал. Когда женщина завоевывает мужчину, она часто потом предъявляет на него права, тормозит, одергивает, отбрасывает друзей. Я не такой человек. Если нет — значит, нет. Не хочешь — не надо. А запрещать, ревновать... По молодости, может, и было, а когда стала старше, не считала уже себя вправе...

— …владеть им?

— Он и без того был мой. По-настоящему мой. Но я тоже себя уважала. Я ему говорила: меня нельзя бросить, меня можно только потерять. Я знаю себе цену. И он ее знал.

— Когда ссорились, кто мирился первым?

— Кто виноват, тот и мирился. Если я: «Маленький...» Он: «Галчонок, Галчонок...» Долго не могли злиться.

— А что помнится как самая большая радость? Бриллиант какой-нибудь?

— Ну нет, это совсем из другой оперы. Я спокойно к этому отношусь. Я люблю со вкусом одеться, но я спокойна к камням, я не ношу золота. Он дарил, но мне это неинтересно давным-давно.

— А что интересно?

— Вот что. Я издала к его дню рождения книгу его любимых стихов. Уже без него. Он собирался сам это сделать, но не успел. А на прошлый день рождения я ему сделала газету сумасшедшую. Я надула детские шарики на палочках испанские, не цветы, а шарики, взяла три ватмана громадных и сделала стенгазету, как в детстве. Он очень любил Жанну Бичевскую, и я озаглавила свое деяние ее строкой: «Я тишину вздохом нарушу». Себя маленькую приклеила, его тоже маленького в матроске, еще кучу фотографий. Я два месяца по ночам клеила, резала, стихи писала. Утром в день рождения встает, я специально сделала вид, что еще сплю. Смотрю — а у него слезы на глазах... Много смешного было.

— Это называется любовь.

— Да, это так называется.

— Что самое главное в нем было?

— Он не был Маниловым. Он не мечтал строить мосты — он их строил. Реалист. Практик. Человек слова, дела. Порядочность — главное качество. Можно шагать рядом и гордиться, что рядом с тобой Паникин. Он был талантлив во всем. Захотел — стал бы большим политиком. Ему стоило только захотеть. Никогда не брал в руки перо — стал публицистом. Захотел — научился играть на гитаре...

Я собрала все его записи, они на кассетах, дискетах; придет время, я разберусь с ними, я пока не готова. Там — новое мировоззрение. Уют, дом, хорошая одежда — не отрицая всего, он знал, что не это должно быть конечным смыслом жизни человечества.

— Что сейчас помогает держаться?

— Он, конечно, был плечом и спиной, что говорить. Не только для меня. Он одним своим присутствием создавал защиту для многих людей. А сейчас его дело — мой спасательный круг. Я сразу так решила. Пришла в «Панинтер» и сказала, что пришла навсегда.

— А когда одна…

— Плачу. Он в сердце. Не знаю, когда утихнет боль. Пока не утихает. Все тяжелее осознание потери. Он такой родной, такой настоящий, нестандартный, такой… булыжник на паркете... Нужно время, чтобы научиться жить без него.