Экранизация мечты невозможна по определению?

Б

ывает, ждешь-ждешь праздника… Потом и видишь, что праздник не получился, но зная, что ждать больше нечего, продолжаешь себя уговаривать… Вокруг все твердят – провал! — а ты все еще копаешься в ощущениях в надежде отыскать хоть что-то неполученному празднику души под стать…

Но если на ошибках приходится учиться, то негоже уподобляться иным отчаянным фандорианцам и акуноманам, на персональном сайте Эраста Петровича (www.fandorin.ru) раздраконившим экранизацию в пух и в прах, исходя лишь из собственных несбывшихся надежд. Пристало взглянуть на незадавшееся начало телеакунианы и в ином контексте – в контексте «мыла» и в контексте кино.

«Азазель» ждали. Всей страной. Хотя понятие «всей страны» утеряно в давних временах единого двухканального ЦТ и улиц, вымирающих на время показа «Семнадцати мгновений…», но сказать, что ждали всей интеллигенствующей среднеклассовой прослойкой, преувеличением не будет. Так в пору детства безнадежно долго предвкушали «Д'Артаньяна и трех мушкетеров», чтобы после премьеры так же безнадежно разочароваться. И лишь десятилетия спустя полюбить в этом фильме не экранизацию, а собственное детство и отблески конца советских 70-х, проглядывающие в каждом псевдофранцузском кадре.

Может, для тогдашних мальчиков и девочек, в 80-х выросших и заигравшихся в куда более авантюрные игры в 90-х, акуниана стала тем, чем были для прошлых веков перешедшие ныне в разряд детского чтива романы Вальтера Скотта и Дюма, — та же попытка отыскать в придуманном прошлом нового героя, недостающего настоящему. И чем живее, чем востребованнее герой, тем более обреченными оказываются попытки придать ему экранные черты. Понятие о герое у каждого свое. На всех не угодишь. Экранизировать мечту невозможно по определению.

Сериальный «Азазель» столь же далек от Акунина, как старая советская трехсерийка далека от Дюма. Та же смесь плохого водевиля с хорошими, не к месту подобранными актерами, плохой постановкой трюков, проваленным ритмом (в сцене первого появления Фандорина у Амалии так и хочется взять большие ножницы и вырезать паузы и провисания – а еще говорят, что это сокращенный вариант!). То же отсутствие эпохи, то же «сегодня» в глазах героев. Не графы и бароны, а явные нынешние Актер Актерычи, заскочившие в «мыле» подхалтурить. Зачем было старательно изгонять из кадров старой Москвы машины, рекламы, мобильники, если все приметы нынешней суетности у актеров в глазах? Они и романа-то не читали (выданный в качестве закуски тематический выпуск «Кто хочет стать миллионером» — лишнее тому подтверждение).

Может, в том-то и дело: с романами Акунина можно делать что угодно — перекраивать, переверстывать, пересказывать его литературные игры киноязыком. С романами Акунина нельзя делать одного – отдавать их в равнодушные руки (и в этом первая ошибка руководителей ОРТ). Хорошие, но не попавшие под очарование фандорианы режиссер и актеры снимали и играли каждый что-то свое — кто Обломова, кто Ноздрева, кто Бендера. Только Акунина не играл никто.

И если в романе литературная игра лишь оттеняет индивидуальность героев, то на экране — ни героев, ни игры. Вместо тонкого намека вырванная с мясом цитата (как мироновское «God damn it!» из «Фигаро» в устах Безрукова), в результате все попытки перевести литературные ассоциации на язык киноаналогий ни к чему, кроме как к обвинению в плагиате, не приводят. Жаль, наверное, что Безруков не сыграл своего Фигаро, своего Бендера, своего Хлестакова, но Бриллинг-то в цитатах утонул!

Год назад, когда в эфире того же ОРТ появилась «Граница», показалось, что на экраны возвращается настоящее, качественное телевизионное кино. И по всему выходило, что продолжиться эта качественная линия должна была именно в «Азазеле». Все предпосылки – сюжет, деньги, имена…

Надежды на иное качество сериального кино были всеобъемлющи еще и потому, что сам Б. Акунин как литературный проект есть прорыв из низкого жанра, который не только дал интеллектуалам право не краснея признаваться в чтении беллетристики, но и вывел «неинтеллектуальное» чтиво на иной качественный уровень. От телевидения ждали подвига адекватного, сотворения сериала, начиненного как многослойный пирог. Чтобы каждый мог грызть, что по зубам, – кто на сюжете с интригой зациклится, кто до психологизма докумекает, а то и в культорологические шарады заиграется.

Плюс послевкусие, меняющее все ощущение от прочитанного или увиденного уже после того, как погас экран и захлопнута последняя страница. То самое, столь чтимое японцами качество, которое оказалось подвластно и насквозь пропитанному японской культурой Акунину. «Азазель», первый из романов фандоринского цикла, читаешь с юмором по отношению к себе самой – до каких смешных книжек докатилась. И только после последних строк все переворачивается, легкая, нарочито надуманная история обретает иные, более глубокие краски. И ты вдруг понимаешь – все, «подсела»!

Может, смешно было ждать того же послевкусия от телевидения, которое, скорее, не мастерская художника, а поточный конвейер добротного качественного ширпотреба. Но ждали. В итоге получили подергивающийся пальчик оторванной руки, который если и поменял ощущение от увиденного, так только с тупой неудовлетворенности на бурное неприятие.

И беллетристика, и телевидение – виды искусства, в коих без навыков хорошего ремесленника не взлететь над суетой. Профессионализм, доведенный до неосязаемости, позволил серьезному Чхартишвили стать легким Акуниным. Прежде чем придумать своего Фандорина, Григорий Шалвович перевел и выправил не один десяток чужих талантливых и бездарных творений. Прежде чем дойти до своей «Границы», Митта не только снимал про арапа и «Экипаж», но и годами набивал руку студентам Мюнхенской киношколы, попутно набивая руку собственную. Этой набитой руки и не хватило Адабашьяну, не знающему золотых правил Митты: как захватить зрителя с первых кадров и не отпускать до самого конца.

Сериал одним высоким творческим порывом не снять. Новичок в телепроизводстве, Акунин этого не знал. И сделал сразу две ошибки – сам взялся за сценарий, оставив бесконечные диалоги без действия и рассказы про то, «как это было» (что для кино невозможно категорически!), и поставил на милого его сердцу, но не обученного тайнам телевизионного ремесла Адабашьяна.

Почему это сделал автор, понять можно. «Из миража, из ничего, из сумасбродства своего» создав свой собственный мир, автор был уверен, что один знает, что для его творения лучше. А в итоге оказался той излишне чадолюбивой мамашей, которая не хочет замечать, что ребенок вырос, и сама по-прежнему решает, с кем ему можно дружить, а с кем нет. Труднее понять, почему со столь очевидными просчетами смирились Эрнст, Максимов и другие топ-менеджеры первого канала, обычно жестко контролирующие любые авторитеты в случае несовпадения их творческих полетов с нуждами реального телебытия.

По 200 тысяч долларов на серию не получал прежде ни один российский сериал. Вложив столь значительные средства, руководители ОРТ слишком прониклись мыслью, что обязаны получить продукт, претендующий на многократную любовь зрителей (за один-два показа без малого миллион долларов не вернуть). И лишили себя права, без которого ничто прорывное не свершить, — права на провал. Весь сериальный набор оказался добротно-качественно-унылым результатом компромиссом. А для авантюрного романа унылая добротность и есть провал.

Дальше можно спорить, стоило ли продюсерам согласиться с режиссером и взять на все роли «незамыленные» лица, а режиссеру использовать вместо заунывной музыки Дашкевича подготовленный продюсерами роскошный саунд-трек старинных романсов в исполнении нынешних рок-звезд… Можно даже дождаться переверстанной, перемонтированной, переозвученной версии этого сериала (что, как мне кажется, и сделают на ОРТ) и иного уровня киновоплощения в снимаемом Меньшиковым «Статском советнике», коему ошибки «Азазеля» должны пойти на пользу. Сути это уже не изменит.

Разве что пройдет несколько лет или десятилетий, и мы будем любить в этом «Азазеле» то, что так не любим сейчас, – наши нереализованные надежды, наши неудачи и разочарования. И нашу суетность 2002-го, проглядывающую в каждом кадре того столетия, когда еще не было кино и ТВ, но «литература была великой, вера в прогресс безграничной, а преступления совершались и раскрывались с изяществом и вкусом».