В

ИСАА при МГУ начинают готовить специалистов по странам постсоветского Востока. Сегодня в России таких специалистов нет. Мы беседуем с директором Института стран Азии и Африки при МГУ профессором

Михаилом МЕЙЕРОМ

и профессором ИСАА

Жибек СЫЗДЫКОВОЙ

.

— Cлова «мир после 11 сентября» уже вошли в европейские языки. Ожидания, к счастью, не сбылись. А понятие осталось. Но содержательно ли оно с точки зрения историка и востоковеда? М. С. Мейер:

В принципе, понятие «мир после 11 сентября» все равно остается. Не потому, что могла бы разразиться третья мировая война. Но будут происходить существенные перемены. И возможно, будут происходить интенсивно.

Я бы сказал, что кризис выявил прежде всего тенденцию соотношения между глобализмом и регионализмом. Все попытки свернуть на то, что это исламский фундаментализм восстал против всего мира, не совсем оправданы. Почти одновременно с событиями в Нью-Йорке в Европе шли выступления антиглобалистов. Мы все же не можем однозначно сказать, что усилилось противостояние между двумя цивилизациями.

Наоборот: усилилось неприятие попыток превратить мир в некую единую систему — цивилизационную или экономическую.

Совершенно очевидно (оговорюсь: это моя точка зрения), что дальнейший ход истории будет представлять собой развитие нескольких цивилизаций, идущих параллельно.

Была такая тенденция у американцев: конец востоковедению, эта наука порождена эпохой колониализма и должна умереть вместе с ней, востоковедение уже себя исчерпало.

Но сегодня наша наука совсем не кажется мне умирающей. Напротив. Если общество осознает глубокую, органическую специфику других (этносов, государств, цивилизаций), оно должно осознать важность знания этой специфики. И умения установить полноценный контакт.

Современные политологи выстраивают свои прогнозы, исходя в основном из западной модели и опыта Запада. Те теоретические модели, которые они пытаются применить к Востоку, построены на западном прецеденте и терминологии. А все это по отношению к Востоку, может быть, и не совсем адекватно.

Мы сейчас создаем в ИСАА центр «Кавказ и Центральная Азия». Его специализация — новые государства постсоветского пространства. В 1990-е годы выяснилось: в России не подготовили, да и не готовили людей, профессионально знающих эти регионы. В советское время считалось так: армяне занимаются Арменией, азербайджанцы — Азербайджаном, а Москва и Ленинград в это дело не влезают...

В результате, во-первых, специалисты остались «там», за новыми границами. Во-вторых, довольно часто специалисты республики знают свою страну, но игнорируют контекст, даже ближайших исторических соседей.

А у нас совершенно не осталось людей, которые могли бы на серьезном уровне анализировать и решать проблемы взаимоотношений с Центральной Азией и Кавказом (как с Северным, так и с Закавказьем).

Я говорил об этом недавно на заседании Русского интеллектуального клуба, возглавляемого писателем и политологом Александром Зиновьевым. Приводил примеры того, с какой подготовкой идут наши специалисты работать в МИД: буквально Арменией начинает заниматься человек, владеющий латышским языком... И пока он не выучится, наломает столько дров, что наши взаимоотношения с Арменией могут серьезно ухудшиться.

Точно так же сейчас мы набираем большое количество специалистов в МИД для работы в странах Центральной Азии. Там нет ни одного практически сотрудника, который имел бы опыт работы именно по этой тематике.

Проф. Жибек Сыздыкова, руководитель центра «Кавказ и Центральная Азия»:

— Это «взаимное незнание» складывалось давно. Я окончила казахскую школу, университет в Казахстане. Когда мы учили в седьмом классе историю СССР, в учебнике был всего один параграф отведен истории Средней Азии и Закавказья. Меня и тогда это удивляло: под данное обобщенное понятие подпадала половина республик СССР. Соответственно, там проживало изрядное количество советских семиклассников... Но всему региону отводились три страницы в учебнике.

Когда прошли процессы распада СССР, они были обострены незнанием. Часто и проблема приятия-неприятия возникает из проблемы знания-незнания. Мы, готовясь к созданию этого центра, объездили весь Северный Кавказ, знакомились с работой Кабардино-Балкарского государственного университета, Дагестанского университета, Северо-Осетинского университета. И все изучают историю своих республик, не изучая историю соседей (не говоря уже о республиках, которые стали государствами на постсоветском пространстве). Это меня поразило.

Есть и обратная связь. Я окончила школу и университет в Казахстане, а аспирантуру и докторантуру — в Москве. Я приезжаю туда и понимаю: и это моя родина, и то моя родина. Мы очень много теряем сейчас оттого, что там не изучается русский язык. Думаю, что и все среднеазиатские республики, Кавказ от этого проиграют.

Проигрыш уже очевиден, через пять-десять лет он будет невосполним. Вероятно, необходимо создавать в этих столицах центры русской культуры, заключать договоры с университетами об изучении русского языка.

В Таджикистане, когда переходили на таджикский язык — такой, каков он сейчас, — утратили целые пласты текстов. Потому что множество классических произведений было написано на фарси. За перевод их на таджикский язык в 1990-х никто не взялся — по широкой совокупности причин. И вот они как бы ушли из культурного поля.

Весь корпус текстов, доступных сейчас на русском, невозможно перевести, например, на казахский. В том числе и потому, что никто не возьмется за это подвижничество в реальных условиях. В период вхождения Казахстана в Российскую империю и несколько раньше считалось, что каждый грамотный человек должен знать около семи языков, языки сопредельных государств и народов. Но ведь эти традиции сегодня отнюдь не восстанавливаются...

А русский язык был в регионе мостом в пространство иных культур. Сегодня мы видим, как легко его утратить в довольно короткие сроки.

Но и Россия, воспринимая Кавказ и Центральную Азию как некое смутное единство, совершает ошибку: у народов этого региона разные этнические корни, различная ментальность (обусловленная, в частности, кочевым или оседлым историческим прошлым). Различное понимание ислама. Различная степень его знания.

В Казахстане, в частности, в ходе социологического исследования на вопрос, какие исламские праздники люди знают, большая часть реципиентов ответила: «Навруз». Однако этот древний праздник весеннего новогодья отнюдь не является исламским. У него древние зороастрийские корни. А в мусульманском религиозном календаре он не числится (как, например, Масленица — в православном).

И это тоже материал для аналитика. Нам нужно повернуться лицом друг к другу. Поэтому необходим такой центр в головном университете России.

— И ИСАА начинает готовить такие кадры дипломатов и аналитиков? М. С. Мейер:

Мы хотели бы начать их готовить. Для МИДа, для правительства, для администрации президента. Ну кто этим занимается сегодня?

Когда-то мы так же начинали с Африкой. На моей памяти. Я кончал в то время университет, и мои приятели, которые занимались Латинской Америкой, Россией, пошли и стали африканистами. Но сколько им сил и энергии потребовалось для того, чтобы они там хоть что-то поняли! Мы говорим до сих пор, что африканистика у нас не развита на таком уровне, как востоковедение. Но это и связано с тем, что мы ее начали развивать где-то в начале 1960-х. Я боюсь, что мы сейчас на том же уровне в отношении сопредельных стран.

Мы разрабатываем учебную магистерскую программу, чтобы набрать ребят, которые тоже практически не занимались странами СНГ, но знают язык — турецкий, узбекский, таджикский — и смогут получить специализацию по современной истории, современной экономике, современной культуре сопредельных стран Востока.

А значит, смогут привнести профессиональный уровень анализа в наши отношения с этими странами.

...ИСАА считался и считается традиционно сильным в области социальных и экономических дисциплин. Импульс развитию московской школы востоковедения дал Никита Сергеевич Хрущев. Это ведь практически его идея — создать институт: он поехал на Восток и увидел, что есть широкие возможности сотрудничества, но нет специалистов по современности.

Собственно, с «живым» зарубежным Востоком тогда все обстояло во многом так же, как сейчас обстоит с подготовкой экспертов по странам СНГ.

— Россия открывает для себя целые континенты и н о г о. Преподаватели ИСАА заняты посредничеством между культурами?

— В московской школе востоковедения это направление стало развиваться со второй половины 1980-х годов. И все-таки круг людей, которые сейчас занимаются в России этими проблемами, в основном составляют выпускники ИСАА. Илья Смирнов, руководитель Центра восточных культур в РГГУ, прекрасный поэт и переводчик китайской поэзии, — наш выпускник. Григорий Чхартишвили, не только Б. Акунин, но и переводчик прозы Юкио Мисимы, — наш выпускник. Мы создали всю современную японскую литературу на русском благодаря профессору Владимиру Сергеевичу Гривнину и его ученикам.

Только что состоялась презентация книги о Ли Бо. Ее составитель и один из основных авторов, Сергей Торопцев, — также наш выпускник. Недавно вышла монография о традиционных китайских религиозных верованиях Константина Тертицкого. Она защищена как докторская диссертация в ИСАА.

Наш молодой преподаватель Константин Панченко получил Макарьевскую премию, высшую российскую премию для историков церкви, возрожденную в конце 1990-х Московской Патриархией. Для нас это честь. Монография Панченко «Православные церкви на Арабском Востоке» охватывает материал почти двух тысячелетий — от времен первых монашеских обителей (ведь они возникли в Египте, Сирии, Палестине), до нынешнего дня, когда среди православных Востока становится все меньше греков, все больше арабов. Православие там приобретает своеобразный восточный облик.

...Кстати, и этот процесс еще раз показывает, насколько современный мир сложнее, чем общепринятые представления о нем.

— Михаил Серафимович, в 1990-х ИСАА стало легче контактировать с миром?

— Скорее, труднее. К концу советского периода сложилось сотрудничество почти со всеми восточными странами. Мы могли отправлять ребят на языковую практику на деньги государства... Но все, конечно, куда-то рассосалось, что теперь об этом горевать...

Теперь посильную помощь нам оказывают Японский фонд, Корейский фонд, посольство Китая в Москве, индийские общественные организации. Но стало куда труднее посылать ребят в страну. А чтобы подготовить хорошего специалиста, его нужно «продержать в стране» хоть три месяца, чтобы у него язык «развязался». А лучше — год.

Сейчас общая ситуация, видимо, такова: у государства нет достаточных денег для того, чтобы растить полноценных специалистов. Отсюда и существенный упор на платное обучение. Но платное обучение имеет свою негативную сторону: с Ломоносовым — давайте остановимся...

Чтобы искать Ломоносовых, взращивать их, тоже нужны немалые средства. Математикам легче: они воссоздали математическую школу при университете. Путин обещал это поддерживать, значит, математики выкарабкаются. А востоковедные лицеи не обещал поддерживать никто. Хотя есть несколько очень хороших школ в Москве и Подмосковье с востоковедным уклоном. В Балашихе есть прекрасная земская гимназия, где ребята учат китайский язык. Но уровень этих школ держится на энтузиазме и родительских деньгах.

И если мы сейчас посмотрим, что предлагает правительство, — новую систему «деньги за студентом»... Речь идет о сумме в 500 долларов. До Китая наш студент на эту сумму просто не доедет. Сама по себе идея неплохая, но, когда я вижу, сколько денег государство готово на это пустить, понимаю, что возможностей учить и учиться может стать даже меньше.