В Москве прошла выставка актуальной живописи, посвященная 10-летию ММВБ

Н

а днях попалась на глаза рецензия о выставке «актуальных» (то есть самых новейших и экспериментальных) российских художников, открытой в Берлине. Так прямо и написано: «Воспользовавшись западным финансированием, российские кураторы провели огромную исследовательскую работу, чтобы еще раз продемонстрировать очевидное».

Если верить распространенной схеме, с послевоенных лет в нашем искусстве соседствовали наряду с художниками совсем уж официозными те, кому творческое свободомыслие было разрешено в гомеопатических дозах (так называемый «левый МОСХ»), третья категория: истинные прогрессисты «другого искусства». Про первых и говорить нечего, вторые — продажный салон, зато последние с властью и обществом не заигрывали.

До поры и отчасти так оно, может, и было. Только случился в стране арт-рынок, который оказался испытанием именно для последней категории граждан. Тем более что рынок этот получился совершенно особый, в мировую ситуацию встроенный как-то кривовато. Нынешний берлинский вояж российских акционистов и инсталляторов — случайная удача в освоении подвернувшегося бюджета.

Важнее внутренние успехи.

ММВБ отпраздновала свое десятилетие выставкой «Актуальная русская живопись» в Новом Манеже. Экспозицию сколотили из фондов галерей «Айдан», «Риджина» и XL-галереи плюс полуфиктивное Общество коллекционеров современного искусства. Как объяснила куратор выставки Елена Селина, под этой вывеской скрывалась коллекция новейшего искусства, собранная искусствоведом Андреем Ерофеевым под крылом Царицынского музея; сейчас она плавно передается Третьяковке.

Что же это за живопись, что вопреки слухам, что «картина умерла», оказалась-таки актуальной для биржевиков?

...Буратино в зимнем пейзаже Игоря Макаревича греется у костра, и пламя отбрасывает длинноносый силуэт на сугробы у подножия одинокой шишкинской сосны, что «на севере диком». Семен Файбисович, судя по каталогу, «самый интеллектуальный представитель фотореализма», в который раз «подчеркивает дистанцию созерцания» в диптихе «На паперти». Константин Латышев вяло гонится за славой Уорхола. Иван Чуйков, Павел Пепперштейн, Дмитрий Врубель, чья ранняя выставка называлась «Я не знаю, что мне делать дальше», — всего два десятка имен, и список их предсказуем: чем торгуешь, на том и настаиваешь.

Но значение выставки в другом.

Искусство, совсем недавно числившее себя продолжением оттепельного нонконформизма, впервые с таким размахом заявило о своем желании «буржуазности». Адресованность «менеджерам среднего звена» определяет отныне его язык. Выставка такого формата утвердила систему новых творческих приоритетов.

Упрощенные силуэты персонажей и размеры холстов явно стремятся быть воспринятыми даже на ходу, в вернисажной толпе.

К отдельно взятым вещам невозможно применить критерии качества, важны лишь «репутации» авторов. Отсюда лаконичность списка гениев и его фиктивность. Художник Иван Дмитриев, например, признает, что две из трех, судя по этикеткам, его работ на деле полностью принадлежат его двадцатилетнему сыну. Кто автор холстов Файбисовича, Шутова, Насонова?

А с другой стороны, увидеть нонконформиста, поедающего устриц под двухметровым портретом Путина Владимира Владимировича, — тоже дорогого стоит.