В Новосибирске закончился IV Рождественский фестиваль искусств

С

татистика говорит: большинство культурных новаций последних лет рождается на Урале или в Сибири. Так, лучший российский современный танец — из Екатеринбурга и Челябинска (Татьяна Баганова и Ольга Пона). А в Новосибирске уже в четвертый раз проходит «сибирский Авиньон» – Рождественский фестиваль искусств. И поди докажи, что метеоусловия не играют здесь никакой роли.

В

новосибирской фестивальной афише прошлых лет – Эймунтас Някрошюс и Деклан Донеллан, Валерий Фокин и Евгений Колобов, Константин Райкин и Генриетта Яновская, Сергей Женовач и Лев Додин. С сентября прошлого года директор Рождественского фестиваля Мария Ревякина работает во МХАТе у Табакова: профессиональные театральные менеджеры ценятся на вес золота. Оставшиеся в Новосибирске Лидия Пугачева и Татьяна Людмилина первые подвергли московскую критику допросу: «Как там наша Маша?..»

В этом году приехали Петр Фоменко с «Одной абсолютно счастливой деревней», Роберт Стуруа с «Двенадцатой ночью», Римас Туминас с «Ревизором», болгарский театр «Сфумато» со спектаклем «Черное руно».

«Ревизор» Туминаса оставляет смутное ощущение. Главный герой здесь Городничий, а босой анемичный Хлестаков в джинсовом костюмчике (Андреас Соколаускас) лишь бледная тень этого пройдохи.

Разыгрывается печальная комедия дель арте, и для нее все вроде бы хорошо придумано: вот человек в шинели, сидя на корточках, строит игрушечную церковь из белого кирпича, кладет на нее сверху гигантскую луковицу и опаляет зажигалкой белый камень (начали в городе строить церковь, да сгорела). Вот Бобчинский с сочным треском рубит топором сцену, чтобы достать деньги из подпола для взятки Хлестакову (Сквозник-Дмухановский, мастер поддевать мошенников на уду, с собой денег не носит). Но кажется, что человек у костра сидел у Някрошюса в «И дольше века длится день», а топор был у него же в «Макбете»…

Глупо и жестоко заниматься подобными подсчетами, но когда такой избыток режиссерской изобретательности (далеко не всегда заимствованной) не держит тебя в напряжении, становится грустно. Отдельные моменты блистательны: чтобы Хлестакову лучше спалось, чиновники выкладывают из своих тел кровать, а Городничий ложится к мнимому ревизору под бок – для тепла.

В финале под завывание ветра огромная фигура с вороном на плече, в течение всего спектакля таящаяся в углу, прической и плащом похожая на Гоголя, расхаживает по сцене и сметает в кучу, как хлам, изгороди, скамейки, визжащих людей. (Видимо, то настоящий ревизор.) Но... «Кроткую» Достоевского в новосибирском «Глобусе» поставил Александр Галибин, петербургский режиссер, возглавивший театр два года назад. За полтора часа ни одному человеку на сцене не удается ступить на сухую почву: всюду на полпальца разлита вода (сценография Александра Орлова). Утробные звуки петербургских трущоб или слякотных улиц рождаются сами собой, от смены темпа ходьбы. Поразителен Он Евгения Калашника: его худой с изможденным лицом ростовщик ведет рассказ от себя, от Нее (Ирина Савицкова безжизненно ходит по сцене с куклой в руках и не говорит ни слова), от автора. После смерти жены разувается и долго ходит по воде, тихо слушая волны, покорно наблюдая за женщинами с половыми тряпками. Его кротость – результат мучительной и долгой рефлексии сологубовского и кафкианского происхождения. (Только странная стеснительность помешала режиссеру назвать свою работу «Кроткий».)

Скоморошья музыкальная комедия «Царь Максимилиан» того же Галибина совсем другого толка. Попытка по-быстрому, с ветерком прокатить в санях от Рюрика до Николая Второго провалилась с треском. Раскачиваются спущенные с колосников колокола, пятиконечные звезды, спинку царского трона украшают и серп, и молот, и корона Российской империи. Аника-воин с наслаждением пьет из черепа Святослава. Петрушка на троне рассказывает сказку про белого бычка. Зритель отправляется по совету массовки завивать в буфете горе веревочкой – такое поверхностное обращение к корням не устроило никого.

Экспериментом стала постановка Олегом Рыбкиным в театре «Красный факел» пьесы Корнеля «Иллюзия». Ученик Петра Фоменко решил ударить авангардом по классицизму, разрушить иллюзию театра непосредственно на сцене. Буквально понятая идея пьесы «театр в театре» воплотилась в прозрачный тюлевый шатер, внутри которого герои отчитывают шестистопные ямбические диалоги в ритме рэпа, а не античного речитатива, как было задумано. Рыбкин напоминает нам слова самого Корнеля: «Перед вами уродливое создание… Действие первое – пролог, три последующих – несовершенная комедия, последняя – трагедия…» Удалась середина – несовершенная комедия.

По всем статьям выходит, что театр в Новосибирске здоров, пульс в норме. Но температура 36,6 нужна человеку не на сцене.

…Говорят, древнегреческий язык приобрел такую интенсивную звуковую окраску благодаря тому, что греки были способны испытывать сильные эмоции. Если бы они испытывали другие чувства, у них родились бы другие слоги. Может быть, пора театру заговорить гекзаметром?