Но журавли все-таки летят

Т

аня Самойлова бежит по лестнице, окутанной дымом недавнего пожара после немецкой бомбежки, перепрыгивая через шланги с водой. Пожарный с закопченным лицом, похожий на шахтера-угольщика, пытается остановить ее, но она вырывается и толкает дверь своей квартиры, где остались ее родители. Пол исчез. За порогом — пропасть, лишь качается чудом уцелевший обугленный абажур, и еще тикают старинные настенные часы, из которых высовывается механическая птичка со своим прощальным «ку-ку».

Всего-навсего за неделю до террористической атаки в Нью-Йорке и Вашингтоне эта бомбежка происходила на экране оклахомского университета города Талса, где я показывал своим американским семнадцати-восемнадцатилетним студентам русский фильм «Летят журавли» 1957 года. Они смотрели, затаив дыхание, у некоторых на глазах были слезы.

Однако я был потрясен, когда одна студентка написала в своей работе, как она рада тому, что мой курс кино помог ей открыть в русских людях много хорошего, доброго, несмотря на то что Россия во Второй мировой войне вместе с немцами воевала против Америки. Пришлось объяснить… Но я был так счастлив, когда фильм «Летят журавли» получил высшую оценку студентов, да еще рядом с моим любимым фильмом «Похитители велосипедов», хотя в одной из работ было написано, что воровать чужие велосипеды, да еще на глазах у собственного сына, — нехорошо, почему нельзя было пойти и купить себе новый велосипед?

Какие счастливые, думаю я о своих студентах. Они всегда могли купить себе новый велосипед и никогда не видели войны на своей земле — только в кино…

Но вот война пришла и на их землю.

Рейгановская формула «империя зла» повернулась остриями носов собственных самолетов против собственных небоскребов. Заманчивая цель — ведь сейчас никаких других стран с имперским могуществом, кроме США, нет. Однако завистливо ненавидящие США продюсеры этой террористической войны поставили ее по-голливудски — как грандиозное всемирное шоу со зрелищными и звуковыми эффектами, с многотысячными массовками, где не нужно было режиссировать ужас в глазах жертв и тех, кто бежал по улицам, спасаясь от удушения дымом и пеплом.

С

амолеты, набитые ни в чем не повинными людьми, в том числе и детьми, пробили насквозь не только небоскребы. Они пробили насквозь величайшие книги: Библию, Коран, Данте, Шекспира, Гете, Гюго, Достоевского. Во многих музеях мира как экспонаты, предостерегающие от гибели культуры, хранятся книги, пробитые пулями. Но где хранить книги, пробитые самолетами?! Эти самолеты взорвались внутри нас, и их осколки навсегда будут бродить у нас под кожей. Нам будут долго сниться люди, прыгающие с охваченных пламенем восьмидесятых этажей на асфальт. Один из них при падении убил своим телом одного из спасателей.

Нам будут долго чудиться по ночам сигналы мобильных телефонов из-под руин, даже когда руин не будет. Что-то в нас самих стало руинами. Слава Богу, если это только руины чувства превосходства надо всеми остальными, руины зазнайства, самодовольства, беспечности. Но не дай Бог, если это будут руины нашей гуманности, на которых по-дикарски начнет отплясывать злобная мстительность, которая всегда слепа и, как правило, карает совсем не тех, кто на самом деле виноват.

Защищать цивилизацию можно только цивилизованно. Иначе мы уподобимся тем жестоко неразумным сопланетянам, кто, вместо того чтобы разделить горе стольких несчастных матерей Америки, восторженно машет руками перед телекамерами, показывая пальцами букву V, не понимая, что это проклятое солнечное утро было на самом деле черным днем для всего человечества, в том числе и для них самих.

Практика «террор — террору» опасна потому, что она ожесточает людей, и желание схватить преступников как можно быстрее, ткнуть в них пальцем может привести к непростительным ошибкам. Чем больше будет террора, тем меньше будет жалости и доброты. Я не говорю о жалости к террористам — они ее не заслуживают. Глупо, если стены наших домов превратятся в гостеприимно приглашающие щеки, которые мы сами подставим террористам из ложно понятого христианства, — «взорвут одну стену, подставь другую». Сегодня террористы придумали способ превращения пассажирских самолетов в гигантские бензиновые бомбы. Это им может понравиться. Поскольку все лидеры мира высказали мнение, что они готовы присоединиться к войне против терроризма, то и другие страны могут стать следующими целями. А что, если завтра-послезавтра террористы обзаведутся мини-атомными бомбами или каким-то еще нам не ведомым химическим оружием? Прогресс зла иногда обгоняет прогресс добра.

Современный терроризм — это вдохновленное религиозно-политическими лжепророками и хорошо скалькулированное компьютерами опаснейшее сумасшествие, за которым стоит вполне трезвая цель — владычество над миром.

Новые камикадзе, которым за самоубийство, становящееся массовым убийством, их преступные учителя обещают лучших невинных девушек на том свете, чувствуя себя носителями высшей справедливости, будут готовы хоть завтра пробивать самолетами и Эйфелеву башню, и Сикстинскую капеллу, и Кельнский собор, и Биг Бен. Фундаментализм начинается со взрывов фундаментов.

Я рос во времена сталинского террора против собственного народа. Марксистский фундаментализм оправдывал этот террор, хотя если бы Маркс и Энгельс увидели в страшном сне архипелаг ГУЛАГ, то стали бы антимарксистами. Нацистский фундаментализм довел идею архипелага ГУЛАГа до газовых камер Холокоста. Марксистский фундаментализм начался со взрывов церквей. Со взрыва христианской морали и духовного фундамента русской классики, состоящего, по Достоевскому, в том, что никакие идеалы не стоят слезы невинно замученного ребенка. Несмотря на их противостояние, марксистский фундаментализм был весьма схож с капиталистическим агрессивным фундаментализмом в политическом цинизме.

Фундаментализм марксистский, раздавив танками пражскую весну, заменил идеалиста Дубчека на политического оппортуниста Гусака, а фундаментализм капиталистический заменил социалиста-либерала Альенде на солдафона Пиночета, по общему принципу: «да, это негодяй, но зато наш негодяй». Маоистский фундаментализм попытался перечеркнуть всю западную культуру, загоняя переводчиков литературы с иностранных языков в исправительные лагеря. Православный фундаментализм сто лет назад приговорил Толстого к гражданской смерти, объявив великому писателю анафему, которую до сих пор не удосужился отменить, а иранский фундаментализм приговорил Салмана Рушди просто-напросто к смерти.

Фундаментализм — это превращение со-планетян в инопланетян, которых уничтожать не жалко.

А разве мы все, когда становимся нетерпимы к чужим мнениям, не превращаемся хоть в малой степени в фундаменталистов?

И все-таки, если мы, человечество, хотим покончить с терроризмом, мы не должны сами стать террористами, опускаться на один уровень тотальной подозрительности, переходящей в ненависть ко всем тем, кто непохож на нас по политическим воззрениям и религиозным верованиям.

Жесткая политика по отношению к терроризму ни в коем случае не должна перейти в полицейщину, в жандармскую корпоративность богатейших стран по отношению к третьему и четвертому миру. Пока на планете будут голод, нищета, будут и отчаяние, и терроризм. Готовы ли к разрешению этих задач политики мира? Не слишком ли много времени они тратят на предвыборные кампании, изнуряющие их борьбой с конкурентами, а как только приходят к власти, немедленно начинают готовиться к следующим выборам или к комфортабельному уходу? Не многовато ли внимания они уделяют безопасности самих себя за счет безопасности тех, кто их выбрал?

К сожалению, многие молодые наиболее талантливые люди чураются политики, считая ее неотчищаемо грязной кухней, уходят в бизнес, в технику, электронику, университетское преподавание и брезгливо критикуют свои правительства. Получается некий порочный круг. Политика, как и все остальное в природе, не терпит вакуума, и в нее бодро впрыгивают люди, недостойные руководить теми, кто умнее и честнее, чем они сами.

Надо менять засаленную колоду политических карт.

Сейчас необходимо движение молодых, еще ничем не запачканных людей в политику. Иначе мы не развяжем и не разрубим гордиев узел стольких проблем человечества, одна из которых — проблема взаимного сотворения инопланетян друг из друга. Израильтяне их делают из палестинцев, палестинцы — из израильтян. Грузины — из абхазцев, абхазцы — из грузин. Баски — из испанцев, испанцы — из басков. Ирландцы — из ирландцев только потому, что одни — протестанты, а другие — католики. А мы, русские, скольких инопланетян мы понаделали себе из русских и поубивали в прошлом, и продолжаем убивать сейчас — вспомним хотя бы Диму Холодова, Галю Старовойтову, Собчака.

Представьте себе совсем еще юных русских солдат из одной и той же деревни, ночью запуганно жмущихся друг к другу в холодной брезентовой палатке где-то в горах Чечни. Чеченцы для них инопланетяне. А к их палатке подползают двое молодых чеченцев — тоже из одной деревни. Солдаты, спящие в палатке, для них такие же инопланетяне, хотя недавно, все четверо, они жили, казалось бы, в одной стране…

Один из молодых солдат выходит из палатки — недалеко, до первого кустика. Второй солдат просыпается и, не найдя товарища рядом, сладко потягиваясь, выбирается наружу. И вдруг он спотыкается об окровавленную голову своего земляка, друга детства, отрезанную чеченским кинжалом. Если этот солдат не трус и у него в руках автомат Калашникова, что он делает? Он бежит искать убийц, озверев от боли в душе… В этот момент все чеченцы для него враги, и все инструкции забыты, кроме желания отомстить за товарища. И когда он стреляет в две колышущиеся в утреннем тумане фигуры, говорящие по-чеченски, то оказывается, он застрелил двух мирных жителей.

Между тем всего километрах в сорока от Грозного есть станица Старогладовская, где находится единственный неразрушенный памятник русскому человеку — Льву Толстому, который когда-то служил здесь. Музей великого писателя охраняет чеченская семья, у которой на всех одно охотничье ружьишко. И представьте, ни этой станицы, ни этого музея никто и пальцем не тронул. «Войны нельзя там, где Толстой…» — говорит глава семьи хранителей музея. Может быть, больше всего человечеству нужны сейчас великие люди, чьи слова могли бы останавливать ненависть, как слова Толстого?

Но над землей летят не только самолеты террористов, Журавли тоже все-таки летят.

…Таня Самойлова продолжает бежать по окутанной дымом лестнице, разрушенной после недавней фашистской бомбежки.