Ожог

Никто не склонен иметь репутацию палача, только жертвы. Жертвы, которая всего лишь исполняла приказ. Была необразованна и введена в заблуждение… Не разобралась в своих чувствах, в своем ресентименте по отношению к коммунистам, они же евреи.
Андрей Колесников*

Хватит уже об этих евреях!..
Отговорка усталых антисемитов

Предъявы евреям

Едвабно стало отличным оселком для современного антисемитизма в Польше, в теме отметились многие накачанные патриотизмом политики, историки и журналисты.

В погоне за «своей правдой» и в полемике с «не своей историей» вылупился особый тип интеллигентного и многознающего антисемита-патриота — эдакий «Homo Jedvabicus». Он уже не валит все тупо на немцев, а разводит дымовую завесу над поляками. Но через все эти его выражения — «все не так однозначно…», «это еще нам предстоит изучить…» и т.д. — ложь по-прежнему отбрасывает свою характерную тень, разлагает и разъедает тело истории изнутри.

В сущности, Гросс наступил на мозоль очень многим. В Польше — в демократической стране — он даже обновил запрос на государственные табу, заронил тоску по охранительству и церберской бережбе своих архивных тайн и пороков от чужих или посторонних глаз. Вот, например, Антоний Мацеревич поинтересовался: а на каком таком основании этот иностранец Гросс получил доступ к столь чувствительным для Польши документам? 

Ну и чем тогда это не донос? И как тогда все это соотносится с Катынью, где польская сторона досыта насмотрелась на аналогичные потуги советской, правдами и кривдами более полувека охранявшей свои «гостабу»? 

«Homo Jedvabicus» вообще чрезвычайно чувствительны, коробит их и некорректность терминологии. Поэтому еврейский погром в Кельце в 1946 году для них — это не смертоносное антисемитское проявление, а чья-то «афера» или «провокация», ставившая себе две цели: напугать евреев, чтобы уезжали, и свалить все на патриотов-аковцев (от АК — Армии Крайовой). А заступаться за аковцев вне зависимости от контекста — и есть самый правильный тон.

В самой Польше, кстати, никому и никогда не приходило в голову обсудить с представителями еврейских организаций эти щепетильные вопросы. Но еще 20 февраля 1997 года, то есть до всякого Гросса, был принят закон «Об отношении государства к еврейским общинам в Польской республике», по которому хотя бы еврейским общинам полагалось компенсировать их культовое имущество. Разумеется, зданиями синагог, свитками Торы, менорами, ханукиями и молитвенниками дело могло бы и не ограничиться. 

Тема всплыла на самый верх только на стыке двух тысячелетий, когда вопросы реституции и компенсации — выплат за ограбленную собственность и за принудительный труд бывшим принудительным рабочим и даже военнопленным — широко обсуждались на уровне правительств и общественных организаций. Подавляющее большинство претензий и притязаний — особенно со стороны американских евреев и их крутых адвокатов с их коллективными исками — было адресовано Германии, но вопросы возникали и к другим странам, где еврейское население массово мучили и убивали, а их собственность, вещи и утварь массово грабили и присваивали. Все это подогревало слухи о мифических 65 миллиардах или других суммах, на которые то ли Всемирный Еврейский конгресс, то ли Claims Conference собирались якобы выставить Польшу.

Таких исков и претензий не было, но если бы были, то смотрелись бы в патриотических глазах не робкой попыткой восстановления справедливости, а национальной катастрофой. Да так, собственно, и воспринимаются — даже в отсутствие исков (напоминает нынешний лубочный польский антисемитизм в Польше — стране без евреев!).

Идея проста. Не признавать за Польшей и за поляками хоть какую-нибудь вину и ответственность — ни моральную, ни материальную. Признаешь одно — не отвертишься от второго: так не лучше ли рогом упереться и не признавать первое? 

Как предъява евреям — и как антисемитский значок или шеврон — распятие Христа, например, явно стухло и потускнело. На первый план в масштабе Польши выдвинулась именно угроза реституции, а в масштабе Едвабно, например, требование эксгумации. 

Определение контуров сарая Слешиньского и установление его габаритов (17 на 9 метров), едва ли достаточных для того, чтобы в нем могли поместиться 1600 евреев, словно бросало упрек Гроссу, пользовавшемуся этой цифрой и не отказавшемуся от нее. Для «Homo Jedvabicus» в этом и был главный цимес экспертизы: мол, ИНП понизил планку числа жертв до интервала в 250–400 и тем самым как бы ввел поправочный коэффициент достоверности для всей книги Гросса. Между тем цифра «1600» имела хождение задолго до книги Гросса, но главное все же в другом: от величины этой цифры для историка и для Homo sapiens не меняется решительно ничего. 

Самой главной предъявой евреям от имени поляков по-прежнему остается такая историческая пошлятина, как «Жидокоммуна», то есть обвинение польских евреев в поголовном предательстве и сотрудничестве с НКВД на протяжении всей советской оккупации и послевоенных убэковских (от УБ — Управления безопасности) лет. В подсоветских местных администрациях большинство было пришлыми чужаками, а среди прочих большинство было польским. 

Эманацией «Жидокоммуны» является и «Сибирь», то есть польские боль и страдания, как и польские гнев и желание мести за своих угнанных в Сибирь. Как если бы среди советизированных польских граждан — раскулаченных, депортированных и прочих репрессированных — евреев не было! (Кстати, любопытно: к западу от демаркационной линии единичными расстрелами и массовыми депортациями специально поляков — евреев, разумеется, тоже, но это как бы само собой разумеется — не менее рьяно занимался и Третий рейх: почему же нет на это похожей реакции? Неужели из-за того только, что Генерал-Губернаторство не «Сибирь», а немцы культурная нация?)

Повторим еще раз:

Как и переадресовывать весь этот комплекс чувств и эмоций вместо Кремля в экс-Казимеж — тем евреям, что только случайно уцелели в Холокост.

В том же Едвабно с его условными тысячью жителей-евреев в 1941 году коммунистических активистов среди них было пятеро, но даже если бы их было 50 или 500, разве оправдывала бы та или иная цифра то, что с евреями 10 июля было проделано на базарной площади или в сарае Бронислава Слешиньского?..

Как бы то ни было, но о мечте переписать на немцев саму ликвидацию в Едвабно пришлось забыть. 

Так может, записать их хотя бы в инициаторы? Тем более что беглое сравнение погромов в разных местах действительно выявляет одни и те же алгоритмы или архетипы: например, сбор и концентрация евреев на большой площади, прогон — колонной и под улюлюканье — к месту расправы, какою бы она, расправа, ни была. А тех, кто вопреки всему уцелеет — тех в ближайшее гетто (в нашем случае — в Ломжу).

Похоже, что разговор с немцами о сеансе «самоочищения», то есть о погроме, у мэра действительно был. И судя по всему, без деталей, но с условием: уложиться со своим беспределом в 8 часов. Тот же Гросс с изумлением отмечает, что «пост полиции в Едвабно оказался в тот день самым безопасным для евреев местом и несколько человек спаслись только потому, что оказались именно там». Спаслось бы еще больше, если бы поляки, как во многих других местах, согласились на то, чтобы оставить в живых хотя бы нескольких лучших ремесленников. Но нет, НЕ со-гла-си-лись!

Следующий стратегический окоп — степень допустимой генерализации при идентификации убийц. Допустим, палачи, убийцы — поляки: а какие поляки? Все граждане Польши? Или все поляки-едвабненцы, то есть все соседи? Или все-таки, не замазывая никого, лишь считанные и поименованные сорок разбойников-отморозков-выродков? 

А как же улюлюкающие одноклассники и другие первые ученики с мозолями от палок на уставших лупить ладонях и с пересохшей слюной? 

Прижигание: историческая правда как преступное деяние

Партия «Право и справедливость» была основана Лехом и Ярославом Качиньскими в 2001 году, и, как знать, не послужила ли книга Гросса одним из сперматозоидов при ее зачатии? 

В 2005 году эта партия впервые пришла к власти — на два года, а в 2015 году — еще на восемь лет. Она продержалась у руля до 2023 года, проявив чрезвычайную активность и напор именно в вопросах исторической памяти. То были очень сложные для исторической науки в Польше времена, показательным проявлением чего стал аппаратный перехват программной повестки в Музее Второй мировой войны в Гданьске. 

Для этого министр культуры Польши Глинский прибег к отвратительному бюрократическому приему: объединил уже действующий музей с несуществующим — музеем Вестерплатте — и назначил существующего директора второго руководителем всего комплекса. В результате — вместо уникальной и тонкой концепции, устремленной к симфонизму национальных историографий стран Европы, музей переориентировали на мифологический нарратив польского героизма и польского страдания.

Поперек горла этой власти торчал и Ян Гросс со всею шумихой вокруг его текстов. А после того, как в интервью газете Die Welt он вбросил тезис о том, что поляки во время Второй мировой убили больше евреев, чем немцев, прокуратура города Катовице завела на него дело. Следствие по нему длилось более года, и в 2016 году его даже вызывали на допрос, и Гросс тогда добровольно приезжал в Катовице — для «дачи показаний». После пятичасового допроса не только его отпустили, но и дело закрыли. 

Наезд был совершен и на вышедший в 2017 году английский перевод упомянутой выше книги Барбары Энгелькинг («Such a Beautiful Sunny Day»). Исследовательница твердо заявила, что обвинений не боится и что готова дать в суде отпор государственному историческому ревизионизму. И что позиция ее подкреплена фактами и неизменна: ответственность за уничтожение польских евреев лежит на нацистской Германии — раз; польские крестьяне добровольно и активно участвовали в убийстве евреев — два! И что тут неправда?

Тем не менее эта позиция подверглась нападкам со стороны властей, причем самого высокого уровня: премьер-министр Польши Матеуш Моравецкий назвал ее «антипольским нарративом». Оппоненты пониже, в СМИ и в соцсетях, обвиняли Энгелькинг в том же, что и Гросса: мажете грязью честь и имя польского народа! С требованием прекратить травлю Энгелькинг выступили тогда историки из разных стран. 

26 января 2018 года польский Сейм принял поправки к «Закону об ИНП», согласно которым немецкие концлагеря, расположенные на территории современной Польши, категорически и под страхом тюремного заключения на срок до трех лет запрещалось называть «польскими концлагерями» и т.п. Такое же наказание — к неудовольствию правительства Порошенко на Украине — закон предусматривал и за пропаганду бандеровской идеологии и отрицание Волынской резни.

После массированной и справедливой критики со всех сторон Польша отменила уголовное наказание по этому закону, но… разрешила вместо этого гражданские иски. При этом отменила и норму, защищавшую художественную и академическую деятельность, выставив тем самым писателей с историками на сквозняк персональных исков о защите чести и достоинства, то есть следственных запугиваний и судебных разбирательств.

Что и было испробовано на примере Энгелькинг и ее соавтора — Яна Грабовского, польско-канадского историка Холокоста из Университета Оттавы. В 2018 году под их редакцией вышел огромный двухтомный труд «Ночь без конца. Судьба евреев в оккупированной Польше», еще раз отчетливо показавший: 

Немцы, как правило, не могли даже отличить еврея от нееврея по внешнему виду, а вот поляки — запросто! В книге развенчивается и тот миф, что немцы всегда убивали тех поляков, что помогали евреям: да, убивали, но крайне редко.

На одной из страниц этого 1700-страничного труда упоминался Эдвард Малиновский, староста деревни Малиново Бельского повята Подляшского воеводства, что недалеко от границы с Беларусью, — упоминался как причастный к убийству 22 евреев. И вот в феврале 2021 года Филомена Лещинская, 80-летняя племянница покойного старосты, подала на Энгелькинг и Грабовского в суд за клевету и потребовала: а) публичного извинения, б) снятия с дядюшки обвинения и в) выплаты себе 100 тысяч злотых в порядке компенсации. Иск поддержал государственный фонд «Лига защиты от клеветы», адвокаты которого даже утверждали, что «оклеветанный» в действительности был даже и спасителем евреев. Само по себе это обстоятельство ничего не меняет в польском парадоксе — парадоксе шмальцовщика: он тебе и спаситель, и шантажист, и палач в одном лице! 

Суд приговорил ответчиков к исполнению только первых двух пунктов — без компенсации. Но Апелляционный суд Варшавы сформулировал почти что Гроссову максиму: «Каждый народ должен свести счеты с собственной историей, даже если результаты этого процесса будут болезненными и сложными для восприятия» — и оправдал Энгелькинг и Грабовского по всем пунктам.

В 2022 году, через 21 год после первой публикации на английском языке, в том же Принстоне вышло новое издание «Соседей» по-английски. Как научная публикация это переиздание оставляло двойственное впечатление. С одной стороны — оно расширено и актуализировано: новый красивый эпиграф, ценный иллюстративный блок, три дополнительных текста, в том числе предисловие к новому изданию, содержащее основные вехи исследования кейса Едвабно за прошедшее время. Есть в нем, впрочем, и нелепая попытка поставить в один ряд с Холокостом такое событие, как непреднамеренная смерть при задержании полицией чернокожего наркомана Джорджа Флойда. 

А с другой — в ядре своем оно совершенно — ну ни на грошик — не изменено! Нарциссизм?

Между тем мест в этом ядре, нуждающихся если не в исправлении или уточнении, то хотя бы в рефлексии, более чем достаточно. Стараниями Томаса Шароты, Томаша Стшембоша и особенно Богдана Мусиала многие элементы книги Гросса — не только ее контент, но и ее источниковедение и методология — подверглись массивной и интенсивной критике. И сколь бы несправедливой, нерелевантной или предвзятой эта критика в глазах самого Гросса ни была, при переиздании читатель вправе рассчитывать на авторскую реакцию на нее — на исправления и дополнения, а не на игнор.

Впрочем: если это только не серия «Литературные памятники», а у «Соседей» Гросса — с учетом вызванной ими глобальной рефлексии — есть все основания претендовать и на это!

Но скорее всего дело в другом: в творческой эволюции самого Гросса книга «Соседи», научно-публицистическая по своему жанру, — это для него уже завершенный этап. Своей главной цели — привлечения внимания к проблеме — он, безусловно, достиг и блестяще, а дальше — дальше пусть занимаются и копают глубже другие исследователи. А ему во второй раз входить в эту же реку не обязательно. 

* Признан властями РФ «иноагентом».