Выросшие в страхе
Вообще в этом исследовании много страшных цитат, которые с трудом укладываются в голову.
Только по официальным данным: только в 2021 году в России 4453 девушки вышли замуж до того, как им исполнилось 18 лет. Казалось бы: разве это много — 4 с половиной тысячи Джульетт на многомиллионную страну? Но эти цифры не должны никого обманывать. Дело в том, что официальные источники фиксируют лишь некоторый процент от общего количества подобных союзов: какие-то ранние браки не регистрируют в органах ЗАГС, а заключают по религиозному обряду; другие носят характер фактического сожительства, без юридического оформления. Об этом говорится в исследовании правозащитной группы Ad Rem под названием «Насильно замужем»: проблема ранних и принудительных браков на примере Республики Дагестан, Республики Ингушетии и Чеченской Республики». Это исследование смотрится особенно ценным на фоне все громче звучащих на федеральном уровне призывов к как можно более раннему деторождению, а также ограничению доступа для женщин к высшему образованию.
Масштабных исследований, сфокусированных конкретно на проблеме ранних и/или принудительных браков, до сих пор в России не было, и тем ценнее данные, добытые правозащитниками из Ad Rem.
Мы изучили документ и расспросили одну из его авторов, Кулсам Магомадову, о том, с какими сложностями пришлось столкнуться при проведении этой работы.
Текст публикуется в партнерстве с изданием «Гласная».
Вообще в этом исследовании много страшных цитат, которые с трудом укладываются в голову.
«Когда меня завезли в больницу, мои ноги были в крови, — рассказывает Фатима из Ингушетии, похищенная и выданная замуж в 17 лет. — Только врач зашла и увидела, она сразу сказала: «Ее изнасиловали». Я даже ничего не сказала, у нее потекли слезы, и она это сказала… Я пошла и рассказала все. Написала заявление. Потом всполошилась родня Заура. Меня моя родня избила, а ему ничего не сделала… Потом начали приходить старики, сватать меня за Заура. Отец был против, но мои родственники-мужчины сказали: «Ее либо в могилу, либо замуж. Она уже не девушка». Они еще меня обвиняли. Меня отдали за него, а я даже не знала, что меня выдали замуж… Меня даже никто не спрашивал, хочу я, не хочу…» (Здесь и далее стилистика авторская. — Ред.).
А это — рассказ Лианы из Дагестана. Ее похитили в 14 лет.
«Я не готовилась к замужеству, к тому, чтобы стать мамой в 15 лет. Поэтому для меня весь этот период прошел в каком-то шоковом состоянии. Помню, как я отслеживала какие-то изменения: когда происходили, когда живот рос, когда ноги отекали. Я не понимала, что со мной происходит. Сами роды тоже были довольно сложные. Я помню, как кричали на меня врачи. Я не понимала, что от меня хотят».
Чеченку Хаштби выдали замуж в 14 лет. Рассказывая об этом, она плакала:
«В такие моменты понимаешь, что ты никому не нужен. Ты никто и звать тебя никак. У нас украли из двоюродных сестёр 6 человек, девушек. И ни одну из сестёр не вернули домой старики. Сказали, пусть они там так и живут».
Все эти рассказы — не про события вековой давности. Они — про сегодняшний день. Сегодня, как и сто, двести, триста лет назад, девочек на Кавказе похищают и заставляют жить с собственными похитителям и насильниками. Заставляют рожать от них детей.
И самое страшное то, что зачастую насильственное замужество девочки организует ее собственная семья, объясняя это, конечно, заботой о самой девушке.
Фото: Александр Казаков / Коммерсантъ
В рамках кавказской традиции девочка, а вслед за ней и женщина, не обладает субъектностью — вот главный фокус исследования. Сначала она — целиком во власти собственной семьи, а затем переходит в распоряжение мужа и его семьи. Девушки лишены возможности самостоятельно влиять на собственную судьбу, становиться ее авторами. И, не имея такого опыта и знания, они продолжают реплицировать собственную судьбу на жизнь собственных дочерей.
Разумеется, подобный сюжет мы встретим далеко не во всех кавказских семьях, и, конечно, степень выраженности феномена может быть очень разной. Однако даже те истории, что удалось поймать авторам исследования, говорят о том, как глубоко укоренена традиция, калечащая жизни тысяч девушек и женщин на Кавказе. Вот, например, одна из них, рассказанная экспертом и красноречиво говорящая о серьезной деформации общественного сознания:
«Как правило, если девочка была изнасилована инцестуально, это выявлялось только тогда, когда девочка выходила замуж. И потом ее убивали. Был случай, когда дедушка изнасиловал 5-летнюю внучку… Отец ее убил, и они ее закопали. Это уже много лет назад было, наверное, лет 10. И он [дед] сказал такую вещь, что она садилась к нему на колени. То есть она его соблазнила тем, что она, ребенок пяти лет, очень любила с ним гулять и садиться на колени… Внимание ребенка он воспринял как совращение».
В рамках своего исследования эксперты Ad Rem взяли 46 интервью. 31 из них дали женщины в возрасте от 23 до 42 лет, насильно выданные замуж. 15 — практикующие специалисты, помогающие девочкам и девушкам, пострадавшим от ранних и принудительных браков. Своих фамилий исследователям не назвал никто, некоторые побоялись назвать даже имя.
Жертвы подобных преступлений боятся открыто заявлять о произошедшем, опасаются осуждения, причем не только со стороны посторонних людей, но и со стороны собственной родни. «Как и в любом патриархальном обществе, в Чечне, Ингушетии и Дагестане осуществляется жесткий контроль за сексуальной сферой жизни женщины. Честь женщины приравнивается к чести семьи, поэтому несоблюдение «правил», «непристойное» поведение женщины строго карается.
Наши респондентки рассказывали, что их с детства воспитывали в страхе, с установкой на то, что если с ними что-то произойдет, то виноватой будет она сама», — отметили авторы-исследователи.
Также исследователи пишут: с 1999 по 2007 годы на территории Северного Кавказа было зарегистрировано свыше 650 сообщений о похищении с целью насильственной женитьбы, лишь в 25% случаев были возбуждены уголовные дела, в остальных — поступил отказ. Актуальные статистические данные о похищениях невест, которые можно рассматривать в качестве достоверных, практически отсутствуют. Разумеется, региональные власти предпринимают формальные попытки запрета подобных практик, однако все эти попытки разбиваются о тот факт, что эти практики глубоко зашиты в матрицу общественных отношений. Проще говоря, общество их одобряет и приветствует. И те же самые чиновники, что подписывают запреты, искренне их совсем не поддерживают.
Житель центральной России (да хоть житель Урала, Сибири или Дальнего Востока) по привычке и за отсутствием образца перед глазами смотрит на феномен похищения невест через романтическую призму. Где похититель — человек наподобие лермонтовского Печорина, который пытается влюбить в себя пленницу дорогими подарками и признаниями в любви. Но в жизни все гораздо более прозаично, и благодаря докладу любой россиянин может представить себе, как все выглядит на самом деле.
Практически половина респонденток — 14 из 31 опрошенных — признались, что регулярно подвергаются физическому насилию со стороны мужа. Речь, в частности, идет о шлепках, пинках, пощечинах, придушивании. Сразу несколько женщин рассказали о том, как муж их насиловал:
Некоторые другие респондентки упоминали о таких фактах косвенно, признавались в отсутствии интереса к сексуальной жизни, к своему супругу, в нежелании вступать с ним в интимные контакты. А вот что рассказала в своем интервью одна из опрошенных эксперток, практикующий врач:
«Мужчины у нас не думают о том, как сделать так, чтобы для женщины это было менее болезненно… Ее травмировали, вызвали скорую, увезли в больницу, но после этого он даже не дал зажить влагалищу, продолжал прибегать к сексуальному насилию… Вот с таким я сталкивалась. Чаще всего в ранних браках мы наблюдаем именно сексуальное насилие».
Сексуализированное насилие идет рука об руку с насилием репродуктивным. И та обреченность, с которой участницы исследования говорят о собственной беременности, родах, погибших и выживших детях, никак не свидетельствует о «нормальности» случившегося с этими девушками и женщинами.
Фото: Елена Афонина / ТАСС
По данным ВОЗ (и об этом тоже пишут исследователи), матери-подростки умирают при родах в два раза чаще, чем женщины, достигшие совершеннолетнего возраста. Дети несовершеннолетних матерей часто рождаются недоношенными.
К сожалению, многие девочки из кавказских республик становятся невидимыми единичками, складывающимися в эту страшную статистику.
Еще один интересный момент, который подметили авторы исследования: только у 14 из 31 опрошенных в ходе исследования женщин было высшее образование, и чаще всего вуз смогли окончить те респондентки, которые на момент замужества уже учились в университетах. Из тех, у кого высшего образования не было, лишь две получили полное среднее образование. «В основном респондентки имеют лишь общее среднее образование, то есть закончили 9 классов общеобразовательной школы», — отмечают авторы.
Это неудивительно: в традиционном обществе образование и замужество считаются взаимоисключающими понятиями, что очень наглядно иллюстрирует реплика одной из респонденток:
«Сразу после замужества беременность и быт. Тогда мы жили с родителями [мужа], там и уборка, и готовка. Времени просто не было ни на учебу, ни на то, чтобы даже подумать о ней, скажу честно. Помню, как мои одноклассницы идут в школу, 10–11-й класс они оканчивали, и кто-то шел через нашу улицу… Я помню, как я им завидовала, они бывали такими беззаботными, веселыми. А я что-то подметала или мыла возле забора и ворот».
Как ни странно, отчасти с тем, что замужество и образование — вещи несовместимые, могли бы согласиться и ученые. Ведь по подсчетам Детского фонда ООН, в среднем каждый дополнительный год в школе уменьшает вероятность раннего замужества для девочки на 6%. Более того: именно образование могло бы дать замужней женщине точку опоры и ощущение стабильности, независимости от мужа и его семьи. Однако в семьях опрошенных респонденток исследователи наблюдали другой паттерн.
На момент проведения интервью всего 8 женщин из числа опрощенных были официально трудоустроены. В основном они работали в государственных учреждениях на среднеоплачиваемых должностях. 7 женщин занимались подработкой на дому, например, готовили торты или национальные блюда, либо неофициально торговали в магазинах. Лишь одна из респонденток открыла свое собственное дело — магазин подарков. Большинство — 14 женщин — не работали вовсе: занимались бытом, ухаживали за родственниками мужа, воспитывали детей. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.
«Я даже не могла себе купить ничего из вещей, из обуви. Я ходила в ужасных вещах, уже не говоря о том, чтобы купить какую-то сумку, этого вообще не было», — призналась Гульнара из Чечни, похищенная в 24 года.
Отчасти именно здесь кроется ответ на очевидный вопрос, который вытекает просто из прочтения материалов этого исследования: а зачем же женщины терпят все это? Почему не берут судьбу в свои руки и не уходят от своих мужей? Банально: потому что не сумеют себя прокормить. О содержании детей речи здесь даже не идет, потому что в рамках адата воспитание детей после развода — это прерогатива отца или его семьи. Зачастую матери оказываются лишены права даже просто видеть своих детей.
Более того, в традиционном обществе разведенная женщина — это субъект, пораженный в правах, порицаемый обществом и полностью лишившийся поддержки даже своей собственной семьи.
Исследователи нащупали замкнутый круг, в котором калечащая традиция трансформирует общественные настройки таким образом, что общество само все с большей настойчивостью продолжает воспроизводить эту традицию, разрушая судьбы все новых и новых поколений девочек.
Но можно ли как-то это изменить? Можно, говорят исследователи, только осторожно.
Фото: Елена Афонина / ТАСС
Несмотря на то что в международной правозащитной практике насильственное вступление в брак и похищение невест считают одной из современных форм рабства, в России этой проблеме должного внимания не уделяют ни на федеральном уровне, ни в республиках Северного Кавказа, отмечают авторы исследования. Никакой официальной, системной, комплексной работы по противодействию происходящему не ведется. Более того, даже представители государства нередко оправдывают похищение и принуждение к замужеству традициями, религией или культурными особенностями. Все это никак не мотивирует правоохранителей к тому, чтобы действовать.
Проблема и в уголовном законодательстве России. Например, согласно части 1 статьи 134 Уголовного кодекса, совершеннолетних за половую близость с человеком, не достигшим шестнадцатилетнего возраста, предписано наказывать — в том числе лишением свободы на срок до четырех лет. Однако к этой статье есть любопытные примечания.
С наказанием за похищение невесты дела обстоят еще хуже. С 1996 года в Уголовном кодексе РФ санкции за «умыкание» невесты не предусмотрено вовсе.
Противодействовать этому явлению пытались власти регионов — но без особой настойчивости и, соответственно, без особого успеха. К примеру, в 2010 году власти Чечни объявили о запрете на похищение невест. За нарушение этого правила был введен штраф в размере 1 млн рублей. В 2013 году духовенство Республики Ингушетия также ввело штраф за умыкание невест в размере 200 тысяч рублей. Однако проконтролировать выполнение провозглашенных решений практически невозможно. «Некоторые наши респондентки были похищены уже после того, как эти постановления вступили в силу, и не смогли избежать замужества, потому что решение о том, выдать их замуж за похитителя или нет, принималось без их участия», — отметили авторы исследования.
При этом исследователи понимают ограниченные возможности трансформации общественных установок «через колено» — посредством штрафов и привлечения к суду причастных к похищениям. Не снимая ответственности с законодателя и правоприменителя, делают упор и на других подходах. В частности, рекомендуют проводить информационно-просветительские кампании с разъяснением незаконности и вредных последствий ранних и насильственных браков — для конкретной девушки и для общества в целом. Доносить до девушек возможности защиты своих прав — и создавать сами эти возможности (организовывать шелтеры, центры правовой, социальной и психологической помощи). Помогать национальным сообществам изживать, преодолевать калечащие традиции. Плотно взаимодействовать в процессе этого преодоления с национальными и религиозными местными лидерами.
Вот как с предельной конкретностью сформулировала возможный путь к изживанию страшной традиции одна из участниц исследования:
«Надо объяснять населению про права девочек, чтобы оно было помягче к девочкам… Еще чтобы были встречи с семьями, объяснять, чтобы не было насилия и чтобы все было по закону. Я считаю, что семьи должны ходить на эти встречи, большинство мужчин должно быть. Надо им вбить в голову, чтобы относились к женщинам хорошо».
Екатерина Глебова
Для подбора участниц интервью мы опирались на сеть контактов, предоставленных коллегами из региона. В эту сеть входили представители НКО, социальные работники/-цы и медицинские работники/-цы, которые непосредственно сталкиваются с проблемами женщин, переживших ранние и принудительные браки. Эти специалисты, работающие на местах, имели доступ к женщинам, нуждающимся в поддержке, и могли рекомендовать тех, кто был готов поделиться своими историями.
Практически все интервью были проведены очно в условиях, обеспечивавших безопасность и комфорт участниц без лишнего внимания со стороны мужей или родственников — на нейтральной территории, чаще всего в офисах наших коллег, работающих в этих регионах. Такой подход помог создать доверительную атмосферу, где женщины могли свободно рассказывать о своих переживаниях. В очень исключительных случаях мы проводили интервью онлайн. К примеру, с одной из женщин, которую принудительно выдали замуж, мы вынуждены были организовать видеозвонок, потому что она находилась не в России.
Основная сложность исследования заключалась в том, чтобы получить согласие на интервью. Женщины отказывались, мотивируя это нежеланием обсуждать семейные дела с посторонними и опасениями за свою безопасность. Причем некоторые из них отказывались от участия в последнюю минуту.
Основные причины отказов — страх перед тем, что их узнают родственники или семья мужа. Это могло привести к негативным последствиям.
По этой причине все имена в исследовании были изменены. Женщины согласились делиться своими историями только при условии полной анонимности и конфиденциальности. Требование анонимности было ключевым фактором, позволившим им раскрыться и рассказать о своих переживаниях.
Что стало самым неприятным/неожиданным открытием в ходе исследования? Очевидно, то, что принудительный брак неизбежно связан с различными формами насилия, включая сексуальное. Большинство респонденток избегали обсуждения этой темы. Они предпочитали не отвечать на вопросы о насилии, особенно о ситуациях сексуального насилия. Из 31 опрошенной нами женщины только 4 в какой-то мере осмелились говорить о пережитом ими сексуальном насилии в браке. Это еще раз показало нам, насколько глубокими являются страхи и травмы, связанные с данным видом насилия в таких браках. Помимо этого, культурные и социальные барьеры не дают женщинам открыто говорить на такие темы.
Хочу подчеркнуть, что проведенное нами исследование было первым шагом в изучении этой темы, и хотя оно позволило собрать важные данные, выборка была ограниченной. Тем не менее можно сказать, что проведенное нами исследование уже имеет значительную ценность. Мы рады, что смогли осуществить этот проект, так как он является важным вкладом в изучение проблемы. Это первая попытка системного анализа ранних и принудительных браков в этих республиках, и она заложила основу для будущих, более углубленных исследований. Мы надеемся, что дальнейшая работа в этом направлении позволит выявить и проанализировать уникальные особенности каждого региона, что будет способствовать разработке более эффективных стратегий для борьбы с этой проблемой.
{{subtitle}}
{{/subtitle}}