Истребление метафоры

Через год будут выпускаться гуманитарии, которых надо готовить к экзамену по литературе, потому и захотела опробовать ЕГЭ на себе, посмотреть изнутри — работают ли рекомендации, которые мы даем детям. Понять на практике: как распределять время, писать ли черновик, легко ли вспомнить нужные тексты, как выкручиваться из сложных ситуаций.

Стресс себе устроила сама: примчалась после рабочего дня, не готовилась, не выспалась, не оценила, сколько времени надо идти от метро, заблудилась, бежала, опоздала, забыла в сумке, сданной в камеру хранения, таблетки от головы и весь экзамен промучилась мигренью. Порадовалась, что взяла с собой две ручки: первая исписалась через два часа.

ЕГЭ по литературе состоит из короткой тестовой части и пяти сочинений — четырех маленьких и одного большого. Написать их надо за 3 часа 55 минут. Строчить приходится стремительно и разборчиво. Так что писчий спазм я заработала уже через час. За временем надо следить постоянно, держать в голове график и не выбиваться из него. Да, нельзя оставлять большое сочинение напоследок: не успеть — более чем реально, а потерять 15 первичных баллов — это потерять год.

Писать без черновиков я, как выяснилось, не могу: много исправляю — так что этот совет ученикам не работает. Переписывая большое сочинение на чистовик, я забыла вставить в нужное место абзац. Вставила куда смогла и простилась с баллом за композицию: переписывать сначала тоже некогда.

В одном из заданий требовалось вспомнить стихи о русской деревне. Увы — это не мой конек. Пришлось повспоминать, кое-что притянуть за уши, привязать потуже. Но самой коварной оказалась тема большого сочинения: пушкинская лирика о природе. С одной стороны — вот тут-то в голове уж точно целый склад, но все лежит хаотично, даже онегинские фрагменты не отсортированы от лирики, а надо еще и концепцию построить. Но я была уверена, что справилась и тему раскрыла.

Результат ударил по самолюбию: 34 первичных балла, по шкале прошлого года — это 71 тестовый балл. С таким результатом меня не взяли бы ни на один приличный филфак или журфак (о счастье, что я уже дипломированный филолог и действующий журналист).

Вывесила сканы работы в фейсбуке. Коллеги тут же нашли мою проблему с композицией, а кроме нее — четыре речевых ошибки: два незамеченных повтора и парочку метафор (например, «завихрения в ткани стихотворения») — они одним коллегам показались речевыми ошибками, а другим — терминологическими. Но главное — я ошиблась в цитировании хрестоматийных строк, которые помню с первого класса, как выяснилось, неточно. «Прозрачный лес один чернеет» — «один», а не «вдали». А луна как бледное пятно — сквозь тучи мрачные «желтела», а вовсе не «глядела», и тут нет никакого олицетворения. Но 34 баллов это все равно не объясняло. И я подала на апелляцию.

И там мне добавили пять первичных баллов.

А 39 первичных баллов — это уже не 71, а совсем даже 87 тестовых. И с этими баллами уже можно думать хотя бы о внебюджете. Потому что для бюджета надо сперва искоренить привычку выражаться образно.

Так что в план подготовки школьников мне пришлось внести коррективы: учить понимать критерии проверки и соответствовать им; жестко структурировать сочинения; узнавать простые термины в нарочито усложненных определениях; разбираться в расплывчатых формулировках заданий («в каких произведениях русской литературы поднимается тема духовного преображения мира?»); много учить наизусть; тренировать привычку писать сухо и академично; истреблять метафоры и сложные конструкции — это страховка от речевых ошибок. Все это имеет малое отношения к литературе — но именно на этом исправно сыплются талантливые филологические дети, даже если они уже стали призерами олимпиад. Я не раз слышала от уважаемых коллег, что обычный экзаменационный балл для такого одаренного ребенка — около 70.

Чем гуманитарнее предмет, тем труднее формализовать критерии проверки, тем она субъективнее, тем выше у проверяющих стремление перебдеть (мой разлет в 16 тестовых баллов у двух проверяющих — тому свидетельство). Собственно, формализация критериев — попытка добиться объективности, но чем больше критерии формализованы — тем меньше отношения экзамен имеет к литературе и тем больше — к попаданию в кем-то придуманный формат.

Сейчас литературу сдают всего лишь 5 процентов выпускников, но министр просвещения Ольга Васильева еще в бытность свою министром образования несколько раз высказывала идею: хорошо бы сделать ЕГЭ по литературе обязательным. Очень надеюсь, что эта идея не завладеет массами. Потому что литературе в школе тогда уж точно придет конец. Читать перестанем и будем без конца тренироваться: вспоминать произведения, где герои поют, смотрят на звезды, сватаются; где речь о дружбе, родине, поэзии — и зубрить цитаты. Будем искать в текстах изобразительно-выразительные средства и вспоминать, что такое «прием образного соотнесения предметов и явлений» или «метод, основанный на противопоставлении реального и воображаемого мира».

Понимать бы еще — зачем все это.