Одиночество в любви и времени

Во дворе ГИТИСа клубилась молодая толпа, пахло ожиданием и предвкушением. В коридорах зрители стояли плотной лентой: финальное представление мастерской Сергея Женовача собрало всех, кто хотел увидеть то, чего больше не будет: спектакль «Сто лет одиночества».

«Женовачи» — уже племя, и в нем не одна генерация: немало заметных режиссеров молодого поколения вышли из этой мастерской. Один из них — тридцатичетырехлетний Егор Перегудов. Он уже ставил в «Современнике», «Сатириконе», РАМТе, но, кажется, еще никогда на профессиональной сцене не демонстрировал такой свободы, энергии решений и упорства пробиваться к самому главному, как в этом спектакле, сделанном со студентами.

Начали на первом курсе. Три части спектакля воспитывали выпускников мастерской четыре года, и по ним видно, как внутри романа взрослели будущие артисты и режиссеры. Большая литература, показывает история, становится в таких случаях университетом. Некогда Лев Додин поставил со студентами, казалось, заведомо несценичный роман Абрамова — и появился один из самых важных спектаклей его театра, «Братья и сестры». Много позже Григорий Козлов поставил со студентами «Тихий Дон». И родился один из крупнейших спектаклей его «Мастерской».

Роману Гарсиа Маркеса об основателях вымышленного селения Макондо полвека. Он вышел в Буэнос-Айресе, получил Нобелевскую премию и стал одним из самых читаемых в мире. Двадцать глав о том, как в маленьком городке на краю вселенной шесть поколений одной семьи жадно, горстями берут опыт любви, убийства, кровосмешения, сумасшествия, войны и святости — и снова любви — выстроили миф, живущий на 35 языках.

Шедевр Маркеса, в чьем плетении слиты эрос и танатос, где слышно биение крови разных рас, в котором воображение течет лавой, сметая бытовые и психологические условности, казалось бы, невозможен для переноса в театр. Перегудов рискнул.

Поставил спектакль-эпос со сменой поколений, общественных движений и судеб. Здесь мальчики с успехом играют женщин, девочки существуют во всех возрастах, звучат песни, сочиненные студентами. Здесь работает весь объем аудитории от пола до колосников, и здесь на протяжении 7 часов и двух вечеров пытаются решить огромные вопросы — те, с которыми человек влечется по всей жизни и которые решены быть не могут; слоями и внахлест оживают воспоминания, скрещиваются характеры; снежным водопадом струится саван, который ткет себе Амаранта. Неистовство страсти, войны и поисков истины, проклятие целого рода и мука бесконечного дождя в романе Маркеса становятся матрицей жизни человечества. А вязкая неподвижность времени, его таинственное свойство снашивать человека, двигаться по кругу, сводить точки рождения и смерти — главная тема спектакля Егора Перегудова. Помимо присущего студенческим работам обаяния, его отличает отточенная режиссура.

…Полковник Аурелиано Буэндиа в финале второй части произнесет фразу о том, что не в силах понять, какая цепь случайных событий привела его к данной точке судьбы. И перед нами обратным рапидом начинает разворачиваться время: герои спектакля входят в поток минувшего, возвращаются вспять, восстанавливая ближнее и давнее прошедшее: размыкаются объятия, проливается кровь… Их движение спиной, по диагонали сцены, прокрученная назад лента событий, замедленный ход уже случившихся вещей — не на кинопленке, а в театре производят невероятное впечатление. Все, чтобы вернуть полковника к истоку — моменту, когда отец в раскаленном пекле Макондо привел сыновей поглядеть на таинственный предмет — лед. Магический кристалл, который втягивает прошлое и будущее семьи — и ни жар плоти, ни сухой иступленный огонь долга, ни расплавленное золото одиночества, из которого полковник Буэндиа отливает своих ювелирных рыбок, не растопят этого льда, он наконец разлетится вдребезги о стену в руках одной из женщин семьи… Опьянение чувственностью, ее диктат замечательно передан в дуэтных сценах. Хосе-Аркадио ценой убийства насмешника Пруденсио Агиляра требует от своей жены и кузины, Урсулы, снять пояс целомудрия, в ремнях и цепях; его сын несет на плечах свою названую сестру Ребеку, и со стропил на них сыпется пыль любовного волшебства, желтой пыльцой магических бабочек окутывает страсть Меме и ее избранника. Неспешные, тоже словно рапидом поставленные любовные сцены соединяют целомудренность и чувственность. Любовь становится парением, полетом, переворотом через голову. И встречей со смертью. Красное мокрое полотенце в руках жены обращается в струю крови, которая от дома убитого Хосе Аркадио через весь город доползает до кухни его матери…

Влюбленные здесь нарушают законы земного тяготения и без усилий отрываются от земли; кажется, знаменитая «Прогулка»Шагала дает образный ключ к эротическим сценам спектакля. Но то, что в романе пронизано трагической безысходностью, здесь, силой молодых энергий, легко и воздушно размыкается в вечность.

В спектакле действует еще совсем не искушенный, но уже сладившийся актерский ансамбль: гротескно яркая Пилар Тернера Нади Кубайлат, гигант-мечтатель Хосе Аркадио Буэндиа Льва Коткина, циничный Франсиско — Человек Антона Ефремова, грациозный Пьетро Креспи, Александра Медведева. И особенно Урсула Марии Корытовой. Она с одинаковой естественностью играет девочку, страшащуюся, что у них с двоюродным братом родятся дети со свинячьими хвостиками, кипучую мать семейства, которой хватает терпения, сил и мудрости на всех, и столетнюю ослепшую старуху, которую брат и сестра Буэндиа, предпоследние в роду, запирают в чемодан, так она стала мала и невесома. На земные похороны Урсулы приходит очень мало людей. Но на небесах толпа родных встречает ее воплями восторга: сцена идет под потолком, на колосниках — и весь этот веселый черный адский рай разражается криком: «Урсула пришла!!!» Она и тут немедленно начинает что-то обустраивать, повелевать, заботиться. Урсула — стержень семьи, Мария Корытова — стержень, скрепляющий все три части спектакля.

В нем особая роль отведена полковнику Аурелиано Буэндиа, легендарному командиру, после славы и пепла своей жизни чудом избежавшему расстрела. Поседевший желчный ерник, предпочитающий всему на свете изготовление рыбок в тиши мастерской, которому мать поставила диагноз «не умеет любить», сыгран Никитой Исаченковым истово, сдержанно, точно.

… предпоследний Буэндиа пытается спасти своего сына, бьется о стену сомкнутых спин, на вытянутых руках «муравьев» уплывает корзинка с младенцем. Так осуществится пророчество :«Первый в роду будет к дереву привязан, последнего в роду съедят муравьи».

Думаю, еще не скоро нынешние выпускники познают овации, которыми их провожали. Да, конечно, цветы, гром аплодисментов, слезы на сцене и в зале. Но все же таким пылом ответной любви и сочувствия отмечаются именно спектак­ли, в которых переливается талант.

ГИТИС позади. Новое поколение «женовачей» выходит в мир; одиннадцать — прямиком в «Студию театрального искусства», еще четверо — в разные концы страны. Спектакль «Сто лет одиночества» повторит судьбу рода Буэндиа, исчезнет.

Жаль, нет в столице особой площадки. А значит, нет способа сохранять летучие студенческие шедевры. Пусть этот, в котором присутствует нечто от силы стихии, даст своим участникам защиту от одиночества на сцене и в сегодняшней, противящейся искусству жизни.