Марина Литвиненко: «Почему-то забывают, что это был акт ядерного терроризма»

…Есть один минус — в английском судопроизводстве не предусмотрено заочных процессов. И есть один плюс — в английском судопроизводстве нет сроков давности. И Марина Литвиненко все-таки надеется когда-нибудь увидеть их на скамье подсудимых. За эти 10 лет она практически одна, не имея никаких финансовых средств для дорогостоящих разбирательств, прошла путь, на котором несколько раз можно было сойти с дистанции — слишком непосильны препятствия. А еще — очень страшно одной. Но она каждый раз, отдышавшись после очередной неудачи, снова продолжала свой путь. Долго и тяжело боролась с британским правительством, с МВД и МИД Великобритании за проведение слушаний с рассмотрением всех засекреченных материалов. И те сдались.

Поздний вечер 21 января 2016 года. После сумасшедше сумбурного дня, десятка интервью, она уставшая и счастливая сидит передо мной с пухлым отчетом судьи Оуэна. И мы еще раз пробегаем глазами резулятивную часть доклада, где черным по белому сэром Оуэном написано: «I am sure» («Я абсолютно уверен/убежден») — это про виновность Ковтуна и Лугового (глава 10 отчета, пункты 10.11-10.15, перевод Высокого суда: «10.11. Я убежден, что г-н Луговой и г-н Ковтун поместили полоний-210 в чайник в баре «Пайн» 1 ноября 2006 года. Я также убежден, что они сделали это с намерением отравить г-на Литвиненко. 10.12. Я убежден, что эти два лица и ранее предпринимали попытку отравить г-н Литвиненко, также используя полоний-210 во время их встречи в офисе компании «Эринис» 16 октября 2006 года. 10.13. Я убежден, что г-н Луговой и г-н Ковтун знали, что яд, который они используют, является смертельным (в противоположность, например, психоактивному препарату или снотворному средству), и что они намеревались убить г-на Литвиненко. Однако я не считаю, что они точно знали, какое химическое вещество используют, или им было что-либо известно о свойствах этого вещества. 10.14. Я убежден, что при отравлении г-на Литвиненко г-н Луговой и г-н Ковтун действовали по поручению других лиц».

Доказательства, позволившие Оуэну прийти к такому выводу — в отчете в разных главах. Главное — слишком много следов, в том числе полониевых, оставили подозреваемые в разных местах города (см. справку «Новой»).

Ну а формулировка «probably», — «вероятно», — как объяснили мне английские юристы, не связанные с данным процессом, не художественный термин, а закрепленная в английском праве юридическая формулировка, применяемая в тех случаях, когда в отсутствие прямых улик суд основывается на косвенных доказательствах. «Вот есть Луговой и Ковтун, бывшие сотрудники ФСБ. Есть полоний. Понятно, что без ведома каких-то государственных структур достать и перевезти куда-либо столь мощное радиоактивное вещество невозможно».

— То, что я делала, инициировав сначала инквест, а потом слушания, — я делала не против России, —начинает беседу Марина Литвиненко. — В данном случае я посылала месседж России — здесь, в Англии, можно добиться правосудия, даже если это непросто и тяжело. А в России, где есть каста неприкасаемых людей — так называемых untouchable, как правило, чтобы вы ни делали, ничего не произойдет. Вы можете проводить расследования, вы можете предоставлять просто факты. Но ничего не будет — ни с теми, кто убил Немцова, Политковскую. НИ С КЕМ. Потому что есть каста untouchable.

Мне кажется, вера соотечественников в то, что они могут что-то изменить, сейчас на таком низком уровне, что если бы этот процесс не состоялся, то для них это было бы очередным доказательством того, что это везде так, что это не проблема исключительно России, что это не проблема отсутствия демократии и независимых судов. А мне было важно показать, что я, Марина Литвиненко, — никто, у меня нет политического background, у меня нет безумных денег, — но у меня получилось. Главное — я показала: если ты приходишь здесь в суд и можешь донести правду, подкрепленную доказательствами, то ты тоже получаешь от суда поддержку. Что суд имеет право подвергать критике даже собственное правительство. Вспомните, как Оуэн не согласился, что из рассмотрения британские власти уберут все засекреченные материалы…

— Помню. И на него сразу написал жалобу глава МИД Уильям Хейг, но надзорное разбирательство окончилось не в пользу министра. Секретные документы сэр Оуэн в итоге изучал… Вы узнали о содержании отчета за день до его обнародования в Высоком суде. Первые впечатления?

— Сначала объясню, чтобы не возникло вопросов: по английскому законодательству, все заинтересованные участники процесса имеют право ознакомиться с решением за 24 часа до его обнародования. Нас с адвокатами пригласили в конфиденциальное место 20 января. Попросили выключить все технические средства связи и телефоны. Делать письменные заметки тоже не разрешалось. Мы, конечно же, сразу начали с последней страницы, где содержались выводы. Было очень важно понять, увидим ли мы то, о чем даже боялись думать, — назовет ли Роберт Оуэн имена и как назовет. И когда мы прочитали, то ощущения были, конечно, очень сильные. Было трудно поверить в это. И когда кто-то пытается говорить о политическом подтексте дела, то это неправда. Посмотрите отчет — Роберт Оуэн везде опирается исключительно на факты. Первичным для суда было убийство, два человека и полоний, транспортировка и перевозка которого не могла происходить без контроля.

— Кстати, по поводу полония. Роберт Оуэн вполне определенно и однозначно написал в отчете, что произошедшее 1 ноября стало «актом ядерного терроризма», несшего с собой угрозу множеству человеческих жизней в Лондоне.

— Да, и, к сожалению, этот момент — что произошедшее признано актом ядерного терроризма — многие как-то опускают. А это принципиальная вещь. Это не только исключительно персональное дело Литвиненко. Жертв могло быть гораздо больше. И безнаказанным такие вещи не должны оставаться, до тех пор, пока мы не узнаем, кто мог допустить провозку полония в Лондон, кто прислал Лугового и Ковтуна в Лондон. Без этого понимания как-то, знаете, трудно чувствовать себя в безопасности… Нам ведь наглядно показали, насколько это идеальное убийство — отравить полонием, и никто не узнает. Ведь только за день до смерти Саши врачи, которые не смогли за 22 дня понять, что с ним происходит, — только в последний день решили проверить его на альфа-излучение. И плюс — Саша успел рассказать, где он был и с кем встречался. Если бы всех этих «если бы» не случилось, то мы не имели сегодняшнего отчета.

— Уголовного суда при всем желании вы сейчас не можете потребовать — Ковтуна и Лугового выдавать не собираются. Какие сейчас ваши дальнейшие шаги?

— МВД Великобритании по-прежнему настаивает на экстрадиции. Накануне обнародования отчета глава МВД Тереза Мэй прислала мне письмо, в котором поделилась своими ощущениями от прошедших public inquiry, от отчета, заверила, что она будет стоять на позиции требований привлечения виновных к ответственности. Она сказала: независимо от того, что произошло в рамках public inquiry, Луговой и Ковтун остаются обвиняемыми, лежат ордеры на их арест. И если они решат куда-то поехать за границу, они будут арестованы по запросу властей Англии. Что дальше? Должна состояться встреча с Терезой Мэй. Не знаю, какой формат она будет носить.

Я очень хочу встретиться с Робертом Оуэном. Мы провели такое количество времени вместе в суде, но на расстоянии, что хочется пожать руку и поблагодарить. Как слаженно работали люди в его команде, как у них все было организовано, какая была подача информации, как, наконец, судом был создан вебсайт — https://www.litvinenkoinquiry.org/, где выкладывалась вся открытая информация! Атмосфера была настолько комфортная, что мне стало очень грустно, когда наступил последний день и я поняла, что теперь этих людей не буду видеть.

А вот с полицейскими мы иногда собираемся, общаемся. Это и те, кто изначально вел расследование по поводу Сашиной смерти, и те, кто подключился позднее. Понимаете, практически все, кто касался этого дела за эти 10 лет, не смог остаться равнодушным. Это просто удивительно, когда ты осознаешь: вот ты общаешься с людьми и их держит не только профессиональная обязанность с тобой разговаривать, а очень сильный человеческий фактор. Особенно важным для меня является знакомство с первым следователем Скотленд-Ярда, который вел это дело: его переключили на другую работу, но он до такой степени остался впечатлен случившимся, что мы до сих пор общаемся.

Поэтому абсолютно удивительна разница: как люди здесь относятся к этому и какая реакция у большинства соотечественников, которые, понимая, что Саша был отравлен, закрывают на все глаза. Вот от этого грустно.

— Мне стало грустно, когда сэр Оуэн читал выводы, называл имена, и я поймала себя на мысли, как, впрочем, и многие сидящие в зале, что в России, пожалуй, никогда политические убийства к такому итоговому результату в суде не приводят — пусть в данном случае это и не был уголовный процесс.

— Да. И мне кажется, судья Оуэн большое внимание уделил сравнению того, как относятся к судебному слушанию англичане и русские. Первые — адвокаты, офицеры Скотленд-Ярда, эксперты — работали на достижение истины, у них было желание понять, что произошло. У вторых — все было абсолютно наоборот. Демарши Лугового, Ковтуна, Следственного комитета. И Оуэн, который высылал им повестки, старался при этом не выражать эмоций и недовольства.

Я настаиваю: все, о чем я говорю, подкреплено решением суда. И я хочу вести споры и диалог с соотечественниками на таком же уровне. Я не собираюсь дискутировать на тему, было или не было. Если же на тот факт, который представлен в доказательствах суда, вы представите свои доказательства, я их выслушаю. Тот же Ковтун, прося сделать его заинтересованной стороной, заявлял, что разобьет вдребезги всю доказательную базу. Я ждала. И в итоге что? Этого не случилось. Он отказался участвовать в слушаниях.

— Он, Луговой, продолжает говорить не первый год, что в России ведется свое расследование.

— В самом начале Москва говорила, что если британцами будет представлено достаточно доказательств, что Луговой и Ковтун причастны, то они будут расследовать. Но, судя по реакции, которую мы получили сегодня, понятно, что вряд ли они будут делать всерьез и до конца.

И когда Луговой сейчас говорит, что это «политическое преследование», хочется сказать: «Извините, вас сначала объявили подозреваемым в убийстве, а уже потом вы стали политиком», — то есть депутатом. Неприлично то, как Луговой пытается себя защитить. То они с Ковтуном утверждали, что смерть Саши была выгодна британским спецслужбам. Сегодня (в день обнародования отчета) он сказал российским СМИ, что решение суда — это месть за его позицию по Украине… Он о чем, вообще?

— Вы окунулись в инквест, будучи непубличной фигурой. Спустя 10 лет из просто вдовы Литвиненко вы стали способны бороться с такими титанами как МВД, МИД Великобритании. По вашим собственным ощущениям, как вы изменились?

— Я не могу сказать, что сильно изменилась. Я не была и до всего этого такой уж домохозяйкой. Но это было жутко неприятно, когда тебя куда-то приглашают или что-то обещают, потому что ты вдова. Не может быть заслуга в том, что у тебя убили мужа. И поэтому, когда началась моя собственная, так скажем, кампания за расследование убийства Саши, я поняла, что это дает мне больше прав говорить от себя. И если люди меня слушали, то теперь не только потому, что я потерпевшая. И я не считала, что я делаю что-то невероятное. Мне все время казалось, что я не доделываю, что я должна быть в чем-то активнее. Но я не собиралась создавать какие-то сообщества, фонды. Я не устраивала митинги. Мне не хотелось посвящать себя этому целиком. Потому что рос сын. Ему было 12, когда все случилось… Он очень тяжело перенес случившееся, закрылся, и долгое время вообще не был готов поднимать эту тему. Если бы я ушла головой во все это, то я бы просто сына потеряла.

Так что, с одной стороны, — да, я стала более публичной, самостоятельной личностью, но есть вещи, которые я все равно не допускаю. Я не пускаю никого в нашу жизнь с сыном. Я никогда не даю интервью дома.

Единственное — я буду только рада, если мой опыт, полученный за эти 10 лет, кому-то пригодится. Я готова психологически и морально делиться, объяснять, как жить с потерей и как не зацикливаться на борьбе. Надо жить полной жизнью, потому что рядом близкие и друзья. Очень важно сохранять этот баланс и делать то, во что ты веришь.