«Дом, который построил Джек» — 155-минутный портрет серийного убийцы, марафон с препятствиями в виде моральных барьеров. В какой-то степени фильм продолжает депрессивную трилогию («Антихрист», «Меланхолия», «Нимфоманка») и «Элемент преступления». Там следователь Фишер в поисках убийцы использует метод учителя Осборна: «Нужно воссоздать жизнь убийцы и с помощью реконструкции прошлого научиться предвидеть будущие действия преступника».

Джек, киллер по призванию, тоже пытается воссоздать жизнь убийцы: свою жизнь. Помогает ему в этом некий Verge — мистический «Посторонний», ведущий с Джеком душеспасительные беседы. Вердж (его играет Бруно Ганц, помните, он был ангелом в «Небе над Берлином») выслушивает исповедь неприкаянного убийцы, расспрашивает о травмах детства, дает советы. В этой исповеди садиста Триер вновь исследует «банальность зла». Все события рассматривает с точки зрения Джека. На экране раскручивается кошмар самоанализа или сеанс психотерапии. Порой кажется, пациент здесь не Джек, а сам режиссер, примеряющий на себя аватар Джека.

Ненависть и отвращение тех, кто уходит, не досмотрев картины, его бодрят: «Кто-то обязан ненавидеть мою картину. Это важно. Ненависть лучше равнодушия».

В фильме пять актов: «пять случайно выбранных инцидентов за продуктивный двенадцатилетний период». Джек вспоминает, как все началось, как вдохновение его влекло. Он подбирает на дороге красотку (Ума Турман), болтушка насмешлива, навязчива. Кокетничая с незнакомцем в больших квадратных очках, она тянет за поводок фатум, провоцируя Джека снова и снова. А главное, у нее в руках красным светом пылает домкрат, что по-английски звучит так же, как имя главного героя — jack. Финал у этого каскадного диалога может быть один — удар наотмашь. Домкратом. И машина у Джека красная. Этот цвет станет цветом насилия в фильме, где жестокость прорежена черным юмором. Символы азбукой Морзе предупреждают зрителя об очередном преступлении.

Мэтт Дилан играет харизматика, невротика, перфекциониста, дирижирующего смертью. Здоров ли Джек? Разумеется, нет. Сам признается, что у него OCD — синдром навязчивых состояний. Но разве музыкант не одержим идеей достичь невозможного? Маньяк последовательно совершенствует свое «творчество», сама природа ему всячески потакает. Внезапный дождь заботливо скроет кровавый след на ночной дороге. Триер процитирует Блейка: неужели Господь улыбался, возлюбив и кровавый всполох тигра, и его жертву — ягненка? «Песни невинности» Блейка с их благодатью, сладостными снами и смертельной топью упоминаются не однажды. Блейк именует дьявола и Бога творцами. И Триер показательно, как на витрине, демонстрирует нам персонажей стихотворения: кроткого агнца и очистительного Тигра. Это двуединство и есть основа мироздания. Джек тоже интересуется, отчего вокруг любимого дуба Гете, под которым поэт сочинял свои элегии и баллады, расположился Бухенвальд?

Джек вьет свою ложь с природным артистизмом, убаюкивая бдительность очередной жертвы. Его внутренние демоны, кажется, оставляют его, только когда он причиняет боль окружающему миру. В своем монологе он оправдывает мерзость поступков — служением высшим богам и музам. Он размышляет об искусстве и технике, Уильяме Блейке и архитектурных изысках, о произрастании вина из «благородной гнили», о Гитлере, войне и Муссолини. А сам Триер цитирует свое кино, вспоминая то «Меланхолию», то «Антихриста».

В какой-то момент Джек меняет тусклый костюм страхового клерка на эффектный алый халат с капюшоном. Он похож на антихриста в обличье человека, воплощенье зла. Или нет, на самого Данте, изображенного в алом плаще на стенах флорентийской церкви Святой Маргариты. Начинается медленное погружение в один отдельно взятый и скрупулезно изученный внутренний ад. В роли Вергилия — Вёрдж (сокращение от Вергилия). В беседе с Джеком он упоминает о своей поэме «Энеида», которую писал на заказ (настолько воспевал власть, что поэма перестала быть искусством). В одной из глав «Энеиды» также живописуется схождение главного героя в ад (песнь шестая).

Убийство монтируется со старой черно-белой съемкой Глена Гульда, оттачивающего виртуозные пассажи из баховской Партитуры-2. Джеку есть куда стремиться. Одержимый призраками и демонами, он будет оттачивать свое искусство. Филигранно вонзив нож в сердце пожилой недоверчивой дамы, вновь и вновь возвращается на место преступления: не оставил ли капель крови под ковром, за картиной, на хрустале люстры? Джек, как Гульден, настоящий перфекционист. Инженер по профессии, вообразивший себя архитектором, возмечтавший об идеальном храме убийства. Он будет строить его, как свой Тадж-Махал.

Для Джека убийство — акт искусства. Существуют же в мире инсталляции из мертвых тел, устраиваются гигантские вернисажи Гюнтера фон Хагенса, работающего с пластифицированными трупами. Джек чем хуже? Превращает живое — в неживое, подготавливает свою «уникальную выставку». Для этого может подойти гигантская морозильная камера, превращенная в накопитель тел.

А на экране появляются шедевры мировой живописи.

Используя эпатаж как форму насилия, художник занят пробуждением зрителя.

Свой идеальный дом у реки Джек так и не построил. Зато Ларс фон Триер возводит свой «идеальный» фильм жестокости. Но при всем том, что жестокость в фильме поднялась над всеми возможными ограничениями, и насилие следует за насилием. В какой-то момент картина кажется монотонной, а со второй половины — отчасти предсказуемой. Этого уж точно не хотел ужасный и могучий Ларс. Триер развивает спорные идеи, задает нам неудобные вопросы. Напоследок саркастически улыбнется: на титрах звучит песенка Перси Мэйфилда, прославленная Рэем Чарльзом: «Проваливай, Джек, и больше не возвращайся! Не возвращайся! Не возвращайся!»