У этого дебютного фильма уже немерено наград от Канн (приз ФИПРЕССИ) до «Кинотавра» (Лучший дебют). Каннская критика писала об открытии на карте мирового кино новой территории — Кабардино-Балкарии. Но дело не в этом.

Ученику Александра Сокурова — наследнику по прямой, почерком отличающемуся от своего мастера, удалось главное. Взглянуть на нашу жизнь с редким для современного российского кино пониманием, чуткостью, болью. Передать беззащитность отдельного человека перед несокрушимыми обстоятельствами «места и времени действия».

Балагов скрупулезен в обозначении эпохи. 1998-й. Нальчик. Беда в еврейской семье — пропадают младший сын и его невеста. Сумма выкупа непосильная, семья вынуждена не только продать небольшой бизнес, но и обратиться за помощью к коммуне.

Эту историю режиссеру рассказал его отец, который жил в Нальчике и общался с местной еврейской диаспорой. Поэтому фильм отличает субъективный авторский взгляд: в титрах («Меня зовут Кантемир Балагов. Эта история случилась…»), в изображении. К примеру, в первом кадре камера смотрит из подполья вверх, потом оказывается, что это взгляд не из зиндана, а из автомобильной ямы. Но и дальше ощущение тесного, враждебного мира будет усилено цветом (много красного, синего, у главных героев свои цветовые «лейтмотивы», много темных «растревоженных» кадров), кашированным экраном, «близкой», втискивающейся в сжатое пространство камерой.

Метафора узкого, лишенного воздуха пространства почти физически ощущается едва ли не в каждом эпизоде. Люди живут в малогабаритках буквально на головах друг у друга, они носят варенку и пиджаки с широкими плечами (по моде 90-х). Одежда — просторная, а отношения — внутрисемейные, внутриобщинные — слишком тесные, не дают дышать. Сжимают, подпиливают индивидуальность под унифицированную болванку «как все». Родители говорят детям: «Вы выросли из нас», словно ребенок перерос прошлогоднее платье — коленки торчат, в плечах узко — не развернуться.

Криминальная линия киднепинга сплетается с сюжетом морального выбора. По сути, ради сбора средств семья вынуждена жертвовать одним ребенком ради другого. Тема жертвы — внутренний сюжет фильма. Невыносимые видеокадры убийства российских солдат во время чеченской войны (им режут горло, как скоту). Хронику с интересом рассматривают, спорят об оправданности жестокости по отношению «к захватчикам». И кажется, война, насилие приближенные телевизором, по каплям просочились в реальность.

По сюжету на добровольную жертву ради брата должна пойти старшая сестра Илана. Она — не только смысловой, но эмоциональный центр повествования. Дарья Жовнер с ее витальностью, кипящим темпераментом, удивительным и странным лицом, парадоксальными реакциями — настоящее открытие.

Самым важным и актуальным оказывается конфликт между средневековыми устоями и брызжущей через край дозволенного молодостью, бурлящей гормонами и жаждой жизни: не завтра — сейчас.

И уезжать не хочется. И дома жить тоскливо, пасмурно, и тревожно.

В «Тесноте» — ток высокого напряжения, непредсказуемость жизни, остро ощутимая на сломе эпох. Это волнующее путешествие в 90-е, путанные, опасные, драйвовые. В плотном саундтреке — «музыка нас связала»: дискотечный «Вирус», плачущая Буланова. Взгляд автора лишен благостности, но внимателен, чуток и сочувственен по отношению к людям, пытающимся сохранить человеческие качества и хрупкие связи в унизительном, безысходном тупике беспредела.

Даже семья кажется «горячей точкой», в которой близкие мучительно продираются друг к другу через бетон устоев, правил, воспитания. Ранят, жертвуют друг другом и собой ради неопределенного будущего. Но с другой стороны именно семья оказывается пусть и неустойчивым, пропускающим воду, но последним плотом во всемирном потопе враждебности.