Рада семенит к двери, кладет на мою ладонь свою — горячую, с маленькими, почти прозрачными пальчиками. Обе замираем. Она смотрит на руку — сосредоточенно, потом мне в глаза — улыбаясь. Не знаю, о чем в этот момент думает «солнечная» девочка. Может, о куклах, от которых она отвлеклась. Или о том, почему взрослые такие большие.
Раде три года. В феврале исполнится четыре. Девочка еще не говорит. В приюте, как объясняют воспитатели, даже простенькие слова от малышей слышат только логопед и психолог. Между собой дети-сироты с синдромом Дауна общаются звуками.
Рада живет в Елизаветинском детском доме при Марфо-Мариинской обители. Она удивилась бы, если бы услышала, скольких людей беспокоит ее будущее. Руководителей приюта, где Раду зовут не по имени, данному ей при рождении и зарегистрированному в свидетельстве, а Ольгой — по крещению. Сотрудников органов опеки, перепоручивших светскую процедуру — отбор кандидатов в приемные родители — православной обители. Специалистов отделов соцзащиты, никогда не видевших Олю-Раду, но почему-то считающих, что ее счастье напрямую зависит от количества квадратных метров и размеров кровати в квартире потенциальной мамы. И, наконец, о Раде и о других сиротах волнуется Уполномоченный по правам ребенка в РФ Анна Кузнецова, сказавшая однажды, что, «запрещая иностранцам усыновлять российских детей, государство должно поддерживать отечественные приемные семьи».
На этой неделе Анне Кузнецовой написала москвичка, пытавшаяся взять Раду под опеку. Хотела взять, но не позволили. Девочку оставили в Елизаветинском детдоме. А кандидатку в приемные родители продолжают гонять по комиссиям. Тоже за желание сделать Раду счастливой.
С направлением из соцзащиты — к батюшке
— Я не вдруг решила стать опекуном. Долго думала, смотрела на своего взрослеющего сына, на детей давней знакомой Светы Строгановой — у нее их пятеро, трое из них — приемные. Ведь и у меня еще есть силы. И я, наверное, смогу поднять, воспитать сироту, отдать ему тепло, любовь, — рассказывает Анна Цупрова. — Чтобы побольше узнать о себе и ребятах из интерната, пообщаться с психологами и педагогами, пошла в школу приемных родителей. Ходили вместе с мамой. Мы же одна семья. Три месяца учились, читали книги, ездили в «Даунсайд Ап» — фонд, помогающий детям с синдромом Дауна.
В Москве сейчас сложно взять под опеку здорового малыша. В приютах больше ребят с особенностями развития. К сожалению, их не часто забирают: люди боятся ответственности или недостаточно информированы. Мы вникали: что, как, почему.
В феврале нас проверили, отдел социальной защиты населения района Марьина Роща прислал комиссию, эксперты обследовали квартиру и составили акт: «Дом в нормальном состоянии, жилая площадь 38 квадратных метров, две комнаты. Для малолетнего ребенка планируется обустроить спальное место. В случае принятия в семью мальчика, он будет проживать в комнате с сыном Цупровой. В случае принятия девочки, она будет жить в комнате с Цупровой, а сына разместят в комнате бабушки. Условия удовлетворительные». В марте чиновники соцзащиты выдали мне заключение: «Может быть опекуном малолетнего ребенка в возрасте от 3 до 8 лет, готова принять ребенка с физиологическими, психологическими отклонениями, с патологией в развитии». И через три недели я получила направление в Елизаветинский детский дом — на Раду. Тогда и начались странности…
Прежде чем познакомить Анну с девочкой, руководство приюта обязало ее пройти собеседование с социальным работником, психологом и администрацией. По словам женщины, расспрашивали ее не столько о семье, сколько о вере в Бога. Подробно, с пристрастием, как на экзамене по катехизису.
Затем директор детдома сообщила, что Анна и ее семья должны получить благословение председателя отдела по социальному служению, епископа Орехово-Зуевского Пантелеимона. В российском законодательстве таких условий нет, но в Елизаветинском приюте — свой порядок, хотя детский дом входит в систему социальной защиты Москвы, и кандидатов в приемные родители присылает туда светская инстанция — департамент.
Анна согласилась: «Я человек верующий, сын ходит в воскресную школу, прислуживает пономарем в храме. Нам не трудно». После благословения Цупровой позволили увидеться с Радой. Это в апреле. Дали посмотреть друг на друга и предложили… привести на собеседование маму и сына.
— У Анны появились вопросы, она стала звонить мне: «Разве в законах есть такие процедуры? » Я говорила: «Иди подписывай официальное согласие на ребенка, вот что законно», — вспоминает многодетная москвичка Светлана Строганова. — У меня происходящее вызывало недоумение. При чем тут беседы о религии? Что за испытания?
Светлану Строганову в Москве знают многие приемные родители. Семья у нее отличная, она замечательная мама — собранная, внимательная, заботливая. Ее участие в истории Анны Цупровой для меня, человека со стороны, — в какой-то степени гарантия: Светлана не вмешалась бы в ситуацию без веских причин.
В мае, когда Анна Цупрова готовилась взять девочку домой, руководство Елизаветинского детского дома объявило, что Рада едет вместе с другими малышками на монастырское подворье и пробудет там, в летнем лагере под Севастополем, до середины июля.
— Приют убедил меня поехать в Крым в качестве волонтера-воспитателя, — продолжает Анна. — Предупредил: «Везем вас не как кандидата в приемные родители, для вас и нас это возможность проверить, готовы ли вы общаться с «солнечными» детками». Как тест-драйв.
Мы жили в небольшом помещении. Аскетичный быт, соблюдение постных дней, строгая дисциплина, молитвы утром и вечером, посещение богослужений, а дети еще совсем маленькие. Вернулась домой с намерением как можно быстрее забрать девочку и увезти ее отдыхать. Всей семьей.
Я написала заявление в органы опеки района Якиманка (по адресу приюта) о назначении меня опекуном и передала чиновникам пакет необходимых документов.
На следующий день Анна услышала от директора Елизаветинского детского дома: «Раду увозят на монастырское подворье в Тверскую область, а вы можете заново приехать в сентябре — налаживать контакт с девочкой, потому что к тому времени она вас забудет». Цупрова спросила: «Как долго придется налаживать контакт? » — «Сколько нам потребуется».
После разговора Анну вызвали в органы опеки Якиманки, где выдали бумагу о проведении дополнительного обследования ее квартиры «сотрудниками отдела и работниками Елизаветинского детского дома на наличие спального места, а также места для игр и занятий». Женщина поинтересовалась, прописана ли в законе процедура получения повторного заключения о возможности быть кандидатом в приемные родители? Ей не ответили.
— Меня вызвали на комиссию из 14 человек. Посыпались вопросы. Например, кто возьмет ребенка на воспитание, если я умру? Есть ли у меня «бизнес-план развития девочки»? Так и сказали: «Бизнес-план». Меня обвинили в том, что, работая волонтером в монастырском подворье, я не наладила должный контакт с Радой — «согласно психологической оценке Елизаветинского детского дома, встречи не стали для Рады ожидаемыми и значимыми». И в том, что мой 13-летний «кровный сын учится на «тройки», нецензурно выражается в школе». На комиссии, которая проходила 18 июля, мне рассказали о документе из инспекции по делам несовершеннолетних, датированном 19 июля (!), где написано, что Тимофей Цупров, 2003 года рождения, поставлен на профилактический учет за «противоправное деяние». Раду мне не доверили.
— Подождите, какое противоправное деяние? Что совершил ваш сын?
— В мае выкатил автомобильную шину на дорогу. Не на трассу — во внутренний двор. А мимо проезжали полицейские. Отвезли Тимофея в участок, записали имя, фамилию, сообщили мне… и отпустили. Заключение о постановке на учет всплыло через несколько месяцев — на комиссии.
«Я — правонарушитель»
По документам, сын Анны Цупровой — трудный подросток. «Не посещает кружки из-за болезни», «не выполняет домашние задания по литературе», «на уроке может плеваться, корчить рожи» — выдержки из школьной характеристики, как и это: «В рамках реализации программы индивидуально-профилактической работы с восьмиклассником проведены беседы на темы: «Модно ли быть воспитанным? », «С какого возраста наступает уголовная ответственность? » и «Развитие волевых качеств».
В жизни Тимофей — нормальный мальчик. Не ангел, конечно, но и не демон. Тимкина фраза: «Я — правонарушитель», — звучит и смешно, и грустно. Выходит, государственные служащие сделали парня орудием борьбы с мамой. Сотрудники органов опеки района Марьина Роща не захотели комментировать ситуацию, но их коллеги из Якиманки на условиях анонимности объяснили, что чиновники из Марьиной Рощи изначально неправильно оформили документы, включая акт обследования квартиры, не назвали четко и по пунктам, где приемная девочка будет спать, играть, читать, рисовать. А потом, когда им указали на недостатки, вместо того, чтобы признать ошибки, — стали подгонять характеристики, справки… Отсюда и нестыковки по датам, и нелепые формулировки.
Дело не в том, что Тимофей — сложный подросток, не в том, что мама с ним не справляется, и, разумеется, не в том, сколько кроватей в их доме. Специалисты должны были оценить возможности семьи: психологические, финансовые и любые другие, проанализировать, какого ребенка с какими особенностями развития ей можно доверить, кто подходит Цупровым, и кому подходят они. А чиновники действовали формально.
Девочки
На Елизаветинский приют жалуется не только Анна Цупрова. Я говорила с несколькими женщинами, пересекавшимися с этим детдомом. С ними тоже проводили беседы, задавали некорректные вопросы о вероисповедании и личной жизни.
Одна незамужняя москвичка отказалась от борьбы после первой же попытки увидеть ребенка: «Поняла, что детдом затягивает процедуру. Зачем битый час спрашивать человека, пришедшего с направлением из государственной базы, как он относится к религии и почему он не в браке? Месяц назад я взяла под опеку мальчика из неправославного учреждения, и мы счастливы».
Семьи адресовали меня на интернет-форум, где кандидаты в приемные мамы обсуждают негласные правила приюта, консультируют новичков: «Детей отдают лишь замужним и воцерковлённым».
И специалисты из столичных органов опеки намекали на «отступления от законодательства». Сотрудники Елизаветинского детского дома не имеют права принимать участие в отборе кандидатов в приемные родители, но так или иначе в нем участвуют. Категорически не имеют права нанимать потенциальных опекунов волонтерами, однако нанимают. Преимущественно из числа православных верующих. А почему сотрудники учреждения осматривают квартиры кандидатов? Почему они, а не приглашенные эксперты, выносят решения об отсутствии должного контакта между взрослым и ребенком с синдромом Дауна? «Солнечными» детьми приют занимается с сентября 2015-го. Это достаточный опыт?
Если обращать внимание на статистику, в семьи из детдома за год ушли только две малышки: одна к биологическим родителям, когда-то от нее отказавшимся (приют проявил инициативу: нашел их, написал письмо, помог встретиться), а другая — к приемным маме и папе. В детдоме воспитываются всего 18 девочек, 12 из них — с синдромом Дауна, от их количества организационно и финансово зависят и учреждение, и программа, по которой оно работает.
Директор Елизаветинского приюта Наталья Кулавина не отрицает: «У нас не было никаких нареканий, пока Анна (Цупрова) работала воспитателем. Она ладила с девочками. Эмоциональная, но добрая и внимательная».
Добрая и внимательная, а в опеке над Радой отказано…
Елизаветинский детдом — особое место. В нем красиво, уютно. Идешь по зданию и видишь, на что пошли немалые средства благотворителей, старания руководителей и сотрудников. Комнатки чистые, аккуратные. Девочки чистые, аккуратные. Одинаково моют ладошки перед едой, одинаково ставят ножки на деревянную скамейку, чтобы достать до умывальника, одинаково вскидывают ручки для привычных объятий с настоятельницей Марфо-Мариинской обители, игуменьей Елизаветой (Поздняковой).
Их здесь пестуют, их водят к психологу и логопеду, их возят на монастырские подворья.
Но каждой девочке нужны дом и мать. Не та, у которой висят иконы по углам, а та, которой ребенок захочет сказать: «Люблю тебя, мама». Для которой важно не то, в какого Бога будет верить ее приемная дочь, а то, будет ли она верить в себя, когда вырастет.
Не ребенок для родителей, а родители — для ребенка
Пресс-секретарь службы «Милосердие» Анна Овсянникова — о ситуации вокруг Елизаветинского детского дома и репортаже «Новой газеты» 8 ноября в «Новой газете» вышел репортаж Анны Бессарабовой «Предъявите справки, мужа и веру в Бога» о случае в Елизаветинском детском доме. Случай — это история Анны Цупровой, которая хочет оформить опеку над трехлетней Радой, девочкой с синдромом Дауна. В репортаже рассказывается о том, как Анну Цупрову проверяли на знание православной веры, якобы не давали строить отношения с ребенком, а также якобы нарушали законодательство и пытались помешать ей забрать ребенка в семью. Рассказ эмоциональный. К сожалению, за эмоциями автор забыла представить позицию самого детского дома, сосредоточившись на рассказе Анны Цупровой и ее подруги Светланы Строгановой. Странно, ведь показать обе точки зрения — это нормальная журналистская практика. Как иначе можно делать объективные выводы? Как бы то ни было, мы благодарны автору статьи за то, что подняла очень важную проблему — проблему поиска родителей для детей из детского дома. В этой сфере в России за последние годы произошли серьезные перемены к лучшему: все больше детей-сирот удается устроить в семьи. Но, к сожалению, растет и количество возвратов детей из приемных семей. По данным замдиректора департамента госполитики в сфере защиты прав детей Минобрнауки РФ Ирины Романовой, этот показатель увеличивается на 6% в год. К сожалению, немало случаев, когда детей принимают в семьи только для получения государственных выплат на них. В Министерстве образования уже разрабатывается комплекс мер для того чтобы уменьшить число возвратов. И это правильно: возврат ребенка из приемной семьи — это тяжелейшая психологическая травма, ведь по сути, от него второй раз в жизни отрекается самый близкий человек, которому ребенок доверился. Именно поэтому очень важно сбалансировать систему семейного устройства детей-сирот таким образом, чтобы минимизировать количество возвратов детей в детские дома. Эта тема для обсуждения на самом широком уровне. Как сделать так, чтобы ребенок не задерживался в детском доме, но попадал в семью именно к «своим» родителям — таким, которые подходят именно ему? На сегодня эксперты признают, что законодательство в этой сфере имеет определенные «перекосы»: превыше всего — интересы родителей, которые выразили готовность ребенка взять. Дальше включаются механизмы органов опеки с целью быстро устроить будущее ребенка. Но готов ли он именно сейчас принять новых родителей? Способны ли родители и ребенок понять и принять друг друга? История Анны Цупровой, описанная в репортаже Анны Бессарабовой, в этом смысле очень показательная. К сожалению, в статье есть ошибки, не соответствующие действительности утверждения, умолчания или наоборот — явные преувеличения, о которых важно сказать. Например, Анна Бессарабова утверждает, что от количества детей «организационно и финансово зависят и учреждение, и программа, по которой оно работает», намекая на то, что детский дом якобы не хочет отдавать детей потому, что иначе потеряет финансирование. На самом деле Елизаветинский детский дом получает от Департамента труда и соцзащиты Москвы всего 12 000 рублей на ребенка в месяц. Общая же сумма ежемесячных расходов на одного ребенка с инвалидностью — 161 412 рублей. В эту сумму входят расходы на развивающие занятия, обучение, поездки и экскурсии, а также оплата труда специалистов детского дома. Все, кроме 12 тысяч, — это благотворительные пожертвования. Эти средства достаются детскому дому с большим трудом, и каждый год нет никаких гарантий их получить. Благотворительные пожертвования не связаны с количеством детей, а зависят исключительно от доброй воли тех, кто их дает. Есть в статье и статистические данные: «Если обращать внимание на статистику, в семьи из детдома за год ушли только две малышки. В детдоме воспитываются всего 18 девочек, 12 из них — с синдромом Дауна». Однако корреспондент сузила свой обзор до данных по одному году, умолчав, что за последние два года из Елизаветинского детского дома выбыло 29 воспитанниц: под опеку — 67%; в кровные семьи — 18%; стали совершеннолетними — 22%. То есть дети в детском доме не задерживаются, практически всех устраивают. Елизаветинский детский дом работает в тесном сотрудничестве с другим совместным проектом Марфо-Мариинской обители и службы «Милосердие» — Центром семейного устройства. Он расположен в соседнем здании на территории обители. На базе Центра семейного устройства работает Школа приемных родителей, которая целенаправленно готовит будущих приемных родителей. Отдельное направление работы Центра семейного устройства — помощь кровной семье. Три социальных педагога, два психолога и юрист ведут реабилитационную работу с кровными родителями воспитанников детских домов службы «Милосердие». Также в Центре оказывают социальное и психолого-педагогическое сопровождение приемных семей. Если говорить только про Елизаветинский детский дом, то с 2012 года в семьи было устроено 44 ребенка, из них 18 детей удалось вернуть в кровную семью. Вернемся к статье в «Новой газете». «Сотрудники органов опеки перепоручили светскую процедуру — отбор кандидатов в приемные родители — православной обители», — пишет Анна Бессарабова. Это не так. В детский дом, как и в любой другой, потенциальные родители приходят с направлением из органов опеки. Отбор кандидатов — это компетенция органов власти. В то же время в Елизаветинском детском доме, безусловно, хотели бы, чтобы мнение руководства и сотрудников детского дома учитывалось при подборе кандидатов в приемные родители для конкретных детей, проживающих в детском доме. К сожалению, сегодня по законодательству у детских домов нет практически никаких полномочий в этом вопросе. В некоторых случаях в России это оправдано: например, тогда, когда руководство учреждения не настроено на устройство детей в семьи и пытается сделать все, чтобы не отдавать сирот, потому что иначе учреждение потеряет госфинансирование. Однако в том случае, когда детский дом работает на устройство детей в семьи, действует в интересах ребенка и пытается предотвратить его возврат в учреждение — в таком случае ему явно не хватает полномочий. Что же такое сегодняшний Елизаветинский детский дом? В нынешнем виде он ведет свою историю с 2010 года, когда приют-пансион для девочек получил статус отдельного юридического лица и устав, в котором устройство детей в семьи было определено как приоритетное направление работы. При консультативной поддержке одного из ведущих экспертов в сфере семейного устройства Марии Терновской и специалистов ее команды: детских психологов, дефектологов и других — создавался новый устав детского дома и отрабатывалась новая модель работы с семьями и детьми. У Елизаветинского детского дома есть важная особенность — наличие собственного специалиста по работе с семьями. В его обязанности входит постоянная связь с кровными семьями девочек детского дома, а также поддержание контакта с кровными и замещающими семьями детей, которые уже покинули детский дом. В Елизаветинском детском доме исходят из того, что не ребенка надо подбирать родителям, а родителей — ребенку. Этот подход требует больше сил и времени, и, к сожалению, пока практически не работает в России. По словам директора Елизаветинского детского дома Натальи Кулавиной, процесс семейного устройства должен быть не максимально быстрым, а максимально своевременным. Его не нужно искусственно ускорять, превращать в формальное действие ради хорошей отчетности. Оформлять опеку стоит тогда, когда и ребенок, и приемные родители психологически готовы к семейному устройству. Особенно внимательно следует подходить к семейному устройству детей-инвалидов. Слишком много нюансов у ребенка, который за свою пока маленькую жизнь перенес разлуку с кровной семьей, жизнь в доме малютки, потом в детском доме, плюс «особенный» диагноз, плюс характер и темперамент — всё это нужно учитывать при подборе родителей. Елизаветинский детский дом старается работать, прежде всего, в интересах детей. Возможно, поэтому здесь зафиксирован всего один за всю историю случай возврата ребенка. Анну Цупрову, одинокую мать мальчика-подростка, в детском доме стремились максимально подготовить к появлению в семье маленькой девочки с особенностями развития. Автор статьи пишет, что «прежде чем познакомить Анну с девочкой, руководство приюта обязало ее пройти собеседование с социальным работником, психологом и администрацией». На самом деле это было не «собеседование», а знакомство, и не «обязало», а предложило. Это был первый визит Анны, ей предстояло впервые познакомиться с трехлетней девочкой с синдромом Дауна. В таких ситуациях всегда сначала социальный педагог, психолог и директор детского дома беседуют с новым человеком. Задача — рассказать о ребенке, подготовить к встрече и возможным реакциям ребенка. К моменту первой встречи Анна Цупрова, по ее словам, не имела опыта общения с детьми с особенностями развития. Для того чтобы дать Анне возможность пообщаться с «солнечными детьми», научиться взаимодействовать и понимать детей с синдромом Дауна, установить эмоциональный контакт с Радой и стать для нее не чужой, в Елизаветинском доме предложили Анне, за счет детского дома, поехать в качестве волонтера на дачу в Севастополь, куда девочки выезжают каждое лето. Анна Бессарабова утверждает, что сотрудники детского дома «категорически не имеют права нанимать потенциальных опекунов волонтерами, однако нанимают». Почему, хочется спросить автора. В России нет закона или какого-либо другого правила, запрещающего потенциальным опекунам становиться волонтерами. Да, это не входит в формальную процедуру знакомства с ребенком: в Елизаветинском детском доме предлагают это как один из форматов общения с детьми. И этот формат совсем не запрещен. Наоборот, есть случаи, когда волонтер в детском доме знакомится с ребенком и со временем оформляет на него опеку. В еще одном детском доме службы «Милосердие», Свято-Софийском детском доме для детей-инвалидов с тяжелыми множественными нарушениями развития, уже два случая, когда мамы для детей нашлись именно среди добровольцев, которые играли с этими детьми, дружили с ними, учились понимать их. К сожалению, на отдыхе в Севастополе Анна Цупрова не проявляла инициативу в налаживании контакта с маленькой Радой. Свободное от волонтерских задач время Анна проводила в экскурсиях, хотя логично было предположить, что Анна будет проводить его с Радой. Как результат — Рада, по заключению специалистов детского дома, никак не выделяла потенциальную маму среди других взрослых. Причем независимая экспертиза Городского ресурсного центра содействия семейному воспитанию г.Москвы подтверждает, что у Рады, несмотря на ментальные особенности, могут формироваться и формируются личные привязанности к другим людям. По словам Анны Цупровой, приведенным в статье, она вернулась домой из Севастополя «с намерением как можно быстрее забрать девочку и увезти ее отдыхать». Но с тех пор Анна Цупрова судьбой девочки не интересовалась. Автор статьи намекает, что виной тому была директор Елизаветинского детского дома, которая якобы сообщила Анне Цупровой, что она может приехать налаживать контакт с девочкой лишь в сентябре. Но это не так. Директор детского дома Наталья Кулавина ничего подобного не говорила. Напротив, детский дом содействовал посещению Рады Анной Цупровой. 11 июля по инициативе детского дома состоялась встреча А.Цупровой и сотрудников учреждения, на которой детский дом рекомендовал ей регулярное посещение и общение с ребенком. Однако с 22 июня, когда Анна Цупрова вернулась из Севастополя в Москву, она девочку не навещала, не передавала подарки, не интересовалась здоровьем, развитием, настроением Рады, не звонила (телефоны воспитателей и сотрудников у Анны Цупровой есть). Ни разу. С 22 июня по сегодняшний день. Возникает вопрос: если человек хочет взять в семью ребенка-сироту, почему он не хочет с ним общаться? Какие выводы из этого должен был сделать детский дом и органы опеки? Вызывает вопросы и то, что Анна Цупрова отказалась предоставить доступ к себе домой сотрудников органов соцзащиты ее района для проведения дополнительного обследования условий проживания и подтверждения наличия специально оборудованного для ребенка отдельного спального места, места для проведения занятий и развивающих игр, места для принятия пищи ребенком с особенностями развития. Автор статьи спрашивает: «Почему они (сотрудники детского дома — прим. автора), а не приглашенные эксперты, выносят решения об отсутствии должного контакта между взрослым и ребенком с синдромом Дауна?» Сотрудники детского дома никаких решений не выносят. Они только высказывают свое мнение, в том числе на Комиссии по защите прав и законных интересов подопечных — стандартной процедуре, которую органы опеки проводят, если есть малейшие сомнения по отношению к кандидату. Эти сомнения возникли. Была собрана комиссия. Состав комиссии в различных ситуациях может быть разным. В случае с Анной Цупровой среди членов комиссии были представители Отделов соцзащиты района Якиманка и района Марьина роща, представитель Отдела по делам несовершеннолетних района Якиманка, психолог и соцработник Центра социальной помощи семье и детям «Семья», представитель Городского ресурсного центра содействия семейному воспитанию, сотрудник московской службы психологической помощи населению, а также представители Елизаветинского детского дома. Мнение представителей детского дома не являлось решающим на комиссии, но оно было озвучено: встречи с потенциальной мамой не стали для Рады ожидаемыми и значимыми, Анна Цупрова не проявляет большой заинтересованности в судьбе ребенка. Представитель Отдела соцзащиты района Марьина Роща, в свою очередь, как следует из протокола комиссии, отметила «эмоциональную неуравновешенность» кандидата в опекуны на заседании Комиссии по делам несовершеннолетних, где рассматривался вопрос о постановке на учет ее несовершеннолетнего сына. Также сотрудник отдела соцзащиты представила факты, связанные с воспитанием кровного сына, и условиями проживания кандидата в опекуны. Именно отдел соцзащиты Марьина Роща ранее выдавал Анне Цупровой заключение о том, что она может быть опекуном. В выступлении сотрудника соцзащиты Марьиной Рощи было обозначено, что есть основания отозвать это ранее выданное заключение. Конечно, детей берут под опеку разные семьи. У каждой семьи свои мотивации, свои представления о том, что они хотят ребенку дать и как планируют помочь войти во взрослую жизнь. В случае с Анной Цупровой эти представления озвучены не были. Ни на один из вопросов о том, как она видит развитие ребенка в своей семье, как будет взаимодействовать с ним, что планирует сделать для социализации ребенка, она на комиссии не ответила. По итогам общения с Анной Цупровой члены комиссии пришли к выводу о том, что кандидат «не имеет четкого представления в необходимости подготовки ребенка к формированию первичной привязанности, установлению необходимого контакта, подготовки своей квартиры к принятию ребенка с особенностями развития в свою семью». Общее решение всех членов Комиссии было единодушным: в назначении опекуном Рады Лариной Анне Цупровой отказать. Официальное распоряжение об отказе было подписано начальником отдела соцзащиты района Якиманка. Основанием для этого стало не только отсутствие контакта между Радой и А.В. Цупровой, но и позиция Отдела социального защиты населения района Марьина Роща, информация из Отдела по делам несовершеннолетних по району Марьина Роща, изучение акта обследования условий жизни, выданного районным отделом социальной защиты, и др. Одна из главных идей статьи «Новой газеты» — критика, связанная с религиозным компонентом воспитания детей. Елизаветинский детский дом действительно является православным детским домом. Он находится на территории Марфо-Мариинской обители, основанной великой княгиней преподобномученицей Елизаветой Федоровной Романовой. Во времена великой княгини в обители был открыт приют для девочек. Елизаветинский детский дом в нынешнем виде, конечно, по многим параметрам отличается от того приюта начала XX века, однако религиозная составляющая приюта — та же. Из девочек не собираются делать монахинь, им дают полноценное образование и воспитание. При этом девочки воспитываются в православной традиции. По законодательству, эта традиция должна учитываться при устройстве детей-сирот в семьи. «При устройстве ребенка должны учитываться его этническое происхождение, принадлежность к определенной религии и культуре, родной язык, возможность обеспечения преемственности в воспитании и образовании», — говорится в статье 123 Семейного кодекса РФ. Елизаветинский детский дом — это один из 26 проектов православной службы помощи «Милосердие». Руководителем этой службы является епископ Орехово-Зуевский Пантелеимон, председатель Синодального отдела по благотворительности и член Совета при Правительстве РФ по вопросам попечительства в социальной сфере. Беседа с ним кандидата в приемные родители — это распространенная практика. Как руководитель, курирующий в том числе все детские дома службы «Милосердие», епископ Пантелеимон лично переживает за судьбу каждого ребенка. Беседа с ним, конечно, не является обязательной с точки зрения законодательства. Анне Цупровой, которая заявила о том, что является верующей православной христианкой, что ее сын хочет стать священником, было предложено побеседовать с руководителем службы «Милосердие». Некоторые кандидаты в приемные родители отказываются от таких бесед. И это их полное право. Что же касается вопросов о вере, которые задавали сотрудники детского дома Анне Цупровой, то ее оценка происходящего вызывает удивление. «По словам женщины, расспрашивали ее не столько о семье, сколько о вере в Бога. Подробно, с пристрастием, как на экзамене по катехизису», — говорится в статье. На самом деле Анна Цупрова много и достаточно подробно по собственной инициативе говорила на эту тему. Никакого допроса с пристрастием не было и в помине. В статье «Новой газеты» содержатся и другие описания, которые являются весьма странной интерпретацией событий. Вот как говорит Анна Цупрова об отдыхе в Севастополе: «Аскетичный быт, соблюдение постных дней, строгая дисциплина, молитвы утром и вечером, посещение богослужений, а дети еще совсем маленькие». На самом деле дети в Севастополе жили в комнатах по 2-4 человека с кондиционерами. Взрослые жили отдельно в другой, общей комнате — можно ли считать это аскезой? Для кого-то — может быть. Постных дней у детей, конечно, нет. Что касается взрослых, то по средам и пятницам не было мяса. Утреннее молитвенное правило для взрослых каждый читал самостоятельно, если хотел. Вечером, по желанию, взрослые собирались вместе на вечернее правило. Строгая дисциплина — это, видимо, требование ко всем в 23.00 быть на территории дачи, а если не успевают вернуться, позвонить и предупредить — организаторы отдыха во время смены отвечают за безопасность не только детей, но и волонтеров. Посещение богослужений: с детьми, даже здоровыми, сложно выстоять многочасовые службы. Поэтому дети проводили десять минут на субботнем вечернем богослужении и 15 минут на Воскресной литургии — их приводили к Причастию. Другой предмет критики в статье — позиция Елизаветинского детского дома о том, что наиболее желательной формой семейного устройства является передача ребенка в полную семью. Все понимают, что это не гарантирует семейного благополучия детей автоматически, но здравый смысл говорит нам о том, что в полной семье, где есть папа и мама, ребенку будет, скорее всего, лучше, чем в семье, где есть только один родитель. И детский дом действительно интересуется семьей кандидата в приемные родители и уверен, что вопрос о том, в какой семье будет жить ребенок, очень важен. Особую значимость он имеет тогда, когда мы говорим о передаче в семью ребенка-инвалида, который требует гораздо больше внимания и сил со стороны родителей, чем здоровый ребенок. И здесь важно трезво оценить свои ресурсы. При этом нельзя абсолютизировать позицию детского дома. В статье говорится, что есть правило, по которому дети из Елизаветинского дома передаются только в полные и воцерковленные семьи. Это неверно. За пять лет работы десять детей из Елизаветинского детского дома были устроены в неполные и невоцерковленные семьи. В Елизаветинском детском доме работают профессионалы, и они понимают, что, по законодательству, не могут влиять на отбор кандидатов. Но при этом у детского дома есть свое мнение, которое он готов озвучивать перед органами власти. Они, в свою очередь, могут это мнение учитывать или не учитывать. Важно отметить, что в случае с Анной Цупровой вопросы у органов власти и детского дома вызвали не семейный статус и не вероисповедание кандидата, а совсем другие факты: они были подробно описаны выше. Именно на основании этих фактов органы власти (а совсем не детский дом) вынесли решение об отказе Анне Цупровой в назначении опекуном над Радой. В Елизаветинском детском доме совсем не считают, что детям здесь лучше, чем в семье. Но не каждая семья способна принять ребенка и тем более — ребенка с особенностями развития. Елизаветинский детский дом активно пытается устроить детей в семьи. Его главная функция — это именно семейное устройство ребенка. И детский дом сделает все от него зависящее, чтобы Рада жила в семье. Анна Бессарабова задается вопросом: «Солнечными» детьми приют занимается с сентября 2015-го. Это достаточный опыт?» Как уже было сказано, Елизаветинский детский дом в своем современном виде работает с 2010 года. Еще пять лет назад в нем воспитывались только здоровые дети, но курс был взят именно на устройство в семьи — кровные и приемные. К 2015 году детей здесь стало меньше: большинство устроили в семьи, некоторые уже выросли и начали самостоятельную жизнь. Тогда и было принято решение взять из государственного дома ребенка девочек с синдромом Дауна. Специалисты Елизаветинского детского дома прошли тогда специальное обучение в фонде «Даунсайд Ап» и сейчас продолжают с ними тесно сотрудничать. Мы не будем утверждать, что процесс семейного устройства в Елизаветинском детском доме отлажен идеально. Мы хотим быть более открытыми и понятными для тех, кто приходит к детям, которые живут в детском доме. Мы хотим устроить детей в семьи и вместе с тем не допустить возврата ребенка обратно в детский дом. Мы открыты для представителей СМИ и готовы оказать содействие в подготовке журналистских материалов о Елизаветинском детском доме. Анна Овсянникова, Пресс-секретарь православной службы помощи «Милосердие»
