26 июля Европейский суд по правам человека рассмотрел дело «Мусаев и другие против России» — о массовом расстреле мирных жителей в селе Новые Алды. Иски заявителей поддерживали юристы правозащитного центра «Мемориал» (Москва) и Европейского центра защиты прав человека (EHRAC, Лондон).Все пять заявителей — родственники убитых. Юсуп Мусаев 5 февраля 2000 года был свидетелем убийства девяти человек, семеро из которых были его родственниками. Сулейман Магомадов проживал во время событий в Ингушетии и, узнав о «зачистке», приехал в Новые Алды, чтобы похоронить останки двух своих братьев, которые 5 февраля были сожжены, возможно заживо. Тамара Магомадова была женой одного из убитых братьев Магомадовых. Малика Лабазанова во дворе собственного дома стала свидетельницей убийства федералами троих своих родственников: 60-летней женщины, 70-летнего старика и 47-летнего инвалида. Все они были расстреляны за то, что не смогли собрать требуемую убийцами сумму в качестве выкупа за свою жизнь. Хасан Абдулмежидов, муж Лабазановой, избежал расстрела благодаря тому, что находился в это время в доме соседей. Правительство России представило в Страсбург свои доводы. Оно не отрицало, что в этот день в Новых Алдах петербургский ОМОН проводил «специальную операцию», но уточнило, что участие омоновцев в убийствах следствием не доказано. Да, оказывается, было и следствие — 5 марта 2000 г. прокуратура Чеченской Республики возбудила уголовное дело по факту массовой гибели людей. Следствие ни к чему не привело. Установить имена убийц из армии и ОМОНА прокуратуре оказалось не под силу. Европейский суд неоднократно просил предоставить ему копии материалов следствия. Российское правительство неизменно отказывало ему в этом, ссылаясь на секретность.Зато в качестве другого довода правительство утверждало, что не все внутригосударственные средства правовой защиты исчерпаны в этом деле. Очевидно, 7 лет — слишком маленький для российского правосудия срок, чтобы установить истину и наказать преступников. 26 июля суд в Страсбурге единогласно отклонил этот довод российского правительства. Суд признал, что ответственность за неправомерные убийства родственников заявителей лежит на властях России. Суд также признал неэффективным расследование массового убийства российским правосудием.По решению суда Россия должна выплатить заявителям компенсацию морального ущерба: Юсупу Мусаеву — 35 тыс. евро, Сулейману Магомадову — 30 тыс. евро, Тамаре Магомадовой — 40 тыс. евро, Малике Лабазановой и Хасану Абдулмежидову — 40 тыс. евро. Кроме того, правительство выплатит Тамаре Магомадовой за понесенный материальный ущерб 8 тыс. евро, а также оплатит судебные расходы и издержки заявителей в размере 14050 евро и 4 580 фунтов стерлингов.170 тыс. евро, которые Россия выплатит за проигранное дело, — ничто для Российского государства, тем более что деньги будут выплачены из государственного бюджета, а не из карманов тех конкретных чиновников и судей, которые ответственны за неэффективность правосудия. 170 тыс. евро — ничто для родственников погибших, ибо какими деньгами можно оценить жизнь близких?Решение Европейского суда — это не торжество правосудия, а лишь указание властям России на неэффективность национальной судебной системы и косвенное обвинение в ангажированности следствия и суда.Торжество правосудия состоялось бы в том случае, если бы убийцы 56 мирных жителей поселка Новые Алды предстали перед уголовным судом и понесли наказание, соразмерное содеянному ими в пригороде Грозного 5 февраля 2000 года.Специальные репортажи Анны ПолитковскойТо, что на прошлой неделе стало предметом обсуждения в Страсбурге, известно было давно: в деталях, с обозначением ведомств и подразделений, чьи военнослужащие совершили в Новых Алдах это чудовищное преступление. Обозреватель «Новой» Анна ПОЛИТКОВСКАЯ собрала показания выживших и опубликовала их тогда же — в феврале 2000 года. И потом продолжала расследование, рассказывая о том, как бездействовало следствие и кто конкретно тормозил разбирательство: никто не хотел искать ублюдков, которые убивали выстрелом в упор и сжигали живьем женщин и стариков. Свидетельства очевидцев даже сейчас, спустя 7 лет, читать невыносимо — и мы не решились напечатать их в газете, разместили на нашем сайте. А реакция властей тогда была привычной: Политковскую обвиняли в подтасовке фактов, в нагнетании страстей и в защите «бандитов». Теперь Европейский суд по правам человека расставил все по своим местам. Только убийцы на свободе, при погонах и орденах, и нет никаких предпосылок к тому, что их собираются привлечь к уголовной ответственности.Свобода или смерть? Это оказалось одно и то же…Это нечеловеческие рассказы. Говорят, что для достоверности их надо разделить на какое-то число (10, 100, 200?). Но сколько не дели — получится все равно ужасно. <…> Резеда начинает рисовать схему их улицы в Алдах и как двигались каратели. «Вот наш дом, — говорит Резеда, — а вот — Султана Темирова, соседа-пенсионера. Ему, еще живому, контрактники отрезали голову и увезли с собой. А … туловище бросили собакам… Позже, когда федералы ушли в другие дома, соседи отобрали у одичавших псов одну левую ногу и пах — их и похоронили…». Свидетели считают, что во время зачистки в Алдах погибли более сотни человек — точнее данных пока нет. Особенно пострадали те, кто оставался на улицах Воронежской и имени Маташи Мазаева. <…> Такая выборка получилась случайно: просто улица имени Мазаева — первая, когда входишь в Алды.Резеда продолжает воображаемый поход по домам: «Прошли нас. <…> Дальше — дом Хайдаровых. Там расстреляли отца и сына — Гулу и Ваху. Старику — за 80. За ними жил немолодой Авалу Сугаипов, у него останавливались беженцы <…> двое мужчин, женщина и 5-летняя девочка. Всех взрослых сожгли огнеметом, включая мать, на глазах у дочери. Перед казнью солдаты дали малютке банку сгущенки и сказали: «Иди погуляй». Наверное, девочка помешалась. На улице Воронежской, 120 жили Мусаевы. Из них расстреляли старого Якуба, его сына Умара и племянников — Юсупа, Абдрахмана и Сулеймана. <…> Продолжает старшая сестра Лариса. Она говорит вещи, которые фантазии психически здорового человека недоступны. О том, что деревья на их улице теперь «украшены» бесформенными кровавыми пятнами — потому что к ним подводили для расстрела. «Но стволы-то не отмыть! Поэтому я, например, никогда не смогу туда вернуться» <…>.27.03.2000Убийство или казнь? Год после трагедии<…> Малика Лабазанова — хлебопек из поселка Новые Алды на окраине Грозного. Всю жизнь она печет булки. <…> В работе у Малики был всего один перерыв — но он разбил ее жизнь на две половины: ДО 5 февраля и ПОСЛЕ 5 февраля. <…>Начиная с 6 февраля Малика сама складывала трупы в подвал. Сама оберегала их от голодных собак и воронья. Сама хоронила. А потом отмывала подвальный кафель…<…> В течение нескольких недель семьи не хоронили «свои» трупы вопреки всем традициям — они ждали сотрудников прокуратуры, чтобы те, как положено, провели необходимые следственные действия. Потом, не дождавшись, похоронили. Позже стали ждать свидетельств о смерти — дождались немногие. Однако вскоре того сотрудника грозненской прокуратуры, который выдал документы с указанием причины смерти* (колото-резаные раны, огнестрельные и пулевые ранения), вдруг срочно перевели на другое место работы, а всех с «его» справками вызвали в администрацию Заводского района и велели их сдать, чтобы в обмен получить «свидетельства о смерти нового образца» (так объяснили людям), в которых вообще не оказалось графы «причина смерти»… <…> Итогов расследования — никаких. За десять минувших месяцев свидетели так и не были допрошены. Никто не решился составить фотороботы преступников, хотя некоторые из убийц своих лиц не скрывали. Сейчас уже совершенно очевидно, что дело о трагедии Генпрокуратура успешно спускает на тормозах. Интересующимся новоалдинцам она официально отвечает отписками: мол, на контроле <…>. Всем интересующимся — но не новоалдинцам — прокурорские работники без стеснения лгут, что чеченцы, верные своим обычаям, просто не дают эксгумировать тела погибших и поэтому следствие не имеет физической возможности двигаться вперед… <…>. Однако оказалось: новоалдинцы, как бы тяжело им это ни было, ПРОСЯТ, УМОЛЯЮТ, ТРЕБУЮТ совершить все необходимые эксгумационные мероприятия, настаивая, чтобы из тел наконец вынули главные вещдоки — пули. <…> Но на все эти настойчивые требования ответом была издевательская гнусность: в поселок нагрянула-таки бригада военных судмедэкспертов, чтобы сунуть людям на подпись бумаги, заготовленные заранее… О том, что родственники отказываются от эксгумаций. <…>Рядовые сотрудники ГП, каким-то боком в разное время причастные к расследованию новоалдинской трагедии, соглашаются «поговорить» лишь при гарантиях полной и вечной анонимности. <…> Если же позволить раскрутить новоалдинский кошмар до предъявления обвинения конкретным погононосителям, за Новыми Алдами, считают в Генпрокуратуре, обязательно потянутся и другие аналогичные дела. Те же генпрокурорские сотрудники поведали и о собственной личной запуганности: им якобы тоже угрожают господа офицеры <…>.22.01.2001

Расписка за убийства. Она была выдана оставшимся в живых жертвам, когда палачи в погонах устали убивать<…> 3 марта 2000 г. военная прокуратура отказала в возбуждении уголовного дела. 5 марта уголовное дело по факту гибели мирных жителей возбудила гражданская прокуратура г. Грозного. 20 марта Сергей Ястржембский заявил: «Информация о причастности военнослужащих к событиям в н.п. Алды не подтвердилась». <…> В июле дело было передано в управление Генпрокуратуры на Северном Кавказе. На том расследование и заглохло <…>.Откуда были звери? Официально считается, что это неизвестно. Есть лишь один документ <…> — бумага, подписанная врио заместителя военного прокурора СКВО, полковником юстиции С. Долженко. Желая сбросить с себя всякую ответственность за расследование новоалдинской массовой казни, он сообщил в правозащитный центр «Мемориал», что палачи — не в его компетенции, поскольку «операции по т.н. «зачистке» н.п.Алды 5 февраля 2000 г. <…> проводили сотрудники ОМОНа ГУВД г. Санкт-Петербурга и Рязанской области».Итак, во-первых, питерские и рязанские милиционеры <…>. А во-вторых? Военный прокурор просто открещивался от своей части расследования, поскольку отлично знал, что один из пьяных лейтенантов оставил жертвам расписку. <…> Эта расписка — объективное вещественное доказательство и ответ, кто виноват <…>.Вот содержание расписки: «Ребята!!! Не трогайте этих жителей Сдесь была 6 МСР 245 полк. Ком.роты…» (и подпись). То есть армейцы — бандюги министра Иванова.А теперь — как эта бумажка, собственно, появилась на свет. <…> Роте пора было идти вперед, и, прощаясь, подобревший командир подарил Абдуле Шаипову (житель села Новые Алды – А.П.) не только жизнь, забрав у него взамен все деньги и золото его женщин, но и выдав ту самую «охранную грамоту». Объяснив, что надо предъявить ее другим, которые придут за ними, — и те не убьют. А 6-я рота, закончив привал на улице Хоперской, пошла вверх по улице — убивать новеньких. <…>05.02.2004Анна Политковская, обозреватель «Новой»* Следователь по особо важным делам Главного управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Т. Мурдалов выдал людям документ следующего содержания: «5 февраля 2000 года в первой половине дня в п. Новые Алды Заводского района г. Грозного Чеченской Республики сотрудниками подразделений МО и МВД РФ в ходе проверки паспортного режима было совершено массовое убийство мирных жителей указанного поселка, в том числе был убит… (следовала фамилия погибшего. — А.П.). По данному факту Главным управлением Генеральной прокуратуры на Северном Кавказе проводится расследование». Следователь успел выписать 33 подобных документа.

Поселок Новые Алды находится на южной окраине Грозного. До войны здесь жило около 10 тыс. человек. В поселке была библиотека, поликлиника. В местной школе обучалось полторы тысячи детей. Поселок возник в конце 50-х годов, когда вернувшиеся после депортации люди получили здесь земельные участки - по пять соток на семью. На этой земле они построили дома для себя и своих детей, для будущей счастливой жизни.

О недавней войне в Чечне историки напишут когда-нибудь подробные исследования. О том, что произошло в поселке Новые Алды 5 февраля 2000 года, рассказывают очевидцы, свидетельства которых были собраны Правозащитным центром «Мемориал».

Асет Чадаева:

«Я жила в поселке Новые Алды с осени 1999 г. по февраль 2000 г. До 3 февраля люди здесь гибли под бомбами, умирали от осколочных ранений. «Работа» российской авиации доводила хронических больных и стариков до инфарктов и инсультов. Люди умирали от пневмонии — они месяцами сидели в сырых подвалах. Всего в течение двух месяцев, до 5 февраля, мы похоронили 75 человек.

5 февраля около 12 часов дня я услышала на улице первые выстрелы. Мы с отцом вышли и увидели, как солдаты поджигают дома. Наш сосед чинил крышу, и я услышала, как солдат говорит: «Смотри, Дим, дурак крышу делает», а тот в ответ: «Сними его». Солдат поднял автомат, хотел выстрелить. Я крикнула: «Не стреляй! Он глухой!». Солдат повернулся и выпустил очередь поверх наших голов.

Тут за нами вышел мой брат, 1975 года рождения, и мы пошли навстречу этим фашистам. Первое, что они крикнули: «Отмечай им, Серый, зеленкой лбы, чтобы стрелять удобнее было». Брату сразу же приставили автомат и спросили: «В боях участие принимал?». Брат ответил, что нет, — тогда они стали избивать его.

На случай, если насиловать будут, я заранее привязала к себе гранату — ее можно было выменять на четыре пачки сигарет «Прима».

Нам приказали собраться на перекрестке. Я собрала людей с нашей улицы, чтобы всем быть вместе. Только в нашем маленьком переулке детей до 15 лет было десять человек, самому младшему — всего 2 года. Солдаты опять начали проверять паспорта, один говорит: «Выселять вас будем. Вам коридор, сволочи, давали!?». Все это сопровождалось нецензурной бранью.

Только я отошла от перекрестка, снова раздались выстрелы. Женщины закричали: «Ася, Руслан ранен, перевяжи его!». Руслан Эльсаев, 40 лет, после проверки стоял около своего дома, курил. Двое солдат без всякой причины выстрелили в него, одна пуля прошла навылет через легкое, в двух сантиметрах от сердца, другая — попала в руку…

Мы с братом снова вышли на улицу и снова услышали дикие крики: соседка Румиса ведет девочку. Это была девятилетняя Лейла, дочь беженки из села Джалка. Лейла в истерике падала, каталась по земле, хохотала и кричала по-чеченски и по-русски: «Маму мою убили!». Брат взял ее на руки, отнес к нам домой. Я побежала во двор [соседей] — там лежала мать Лейлы в луже крови, от которой на морозе еще пар шел. Я хотела поднять ее, а она разваливается, кусок черепа отваливается — наверное, очередь из ручного пулемета перерезала ее… Рядом во дворе двое мужчин лежат, у обоих громадные дырки в голове, видимо, в упор стреляли. Дом уже горел, задние комнаты, в первой же горел убитый Авалу. Видимо, на него вылили какую-то горючую жидкость и подожгли. Я подтащила сорокалитровую флягу с водой, не знаю, как подняла, вылила воду. Честно говоря, я не хотела видеть тело Авалу, пусть лучше в памяти останется живой — исключительно добрый был человек. Прибежали соседи, тоже стали тушить пожар. Двенадцатилетний Магомед ходил по двору, повторял: «Зачем они это сделали?!». От запаха крови просто было невыносимо…

Я обратно побежала по центральной улице, там могли в любую минуту выстрелить, нужно было дворами передвигаться. Я увидела Гайтаева Магомеда — он был инвалид, в молодости в аварию попал, у него носа не было, он специальные очки носил. Он лежит, ему прострелили голову и грудь, а эти очки висят на заборе.

Российские солдаты добивали моих больных, раненых мирных людей, стариков и женщин.

Лему Ахтаева и Ису Ахматова сожгли. Мы нашли потом кости, собрали их в кастрюлю. И любая комиссия, любая экспертиза может доказать, что это человеческие кости. Но никому дела нет до этих костей, до этих убитых.

Был сожжен также Шамхан Байгираев, его забрали из дома. Братьев Идиговых заставили спуститься в подвал и забросали гранатами — один остался в живых, другого разорвало на куски. Я видела Гулу Хайдаева, старика убитого. Он лежал на улице в луже крови. Солдаты убили восьмидесятилетнюю Ахматову Ракият — сначала ранили, потом лежачую добили. Она кричала: «Не стреляйте!»…

Марина Исмаилова:

5 февраля с утра в поселке стала раздаваться стрельба из автоматов, пулеметов и гранатометов… Они убивали и сжигали людей, не спрашивая документов. У убитых и сожженных в карманах или в руках были паспорта, другие документы. Основные требования — золото и деньги, потом только расстреливали…

На улице Маташа Мазаева в доме № 158 оставались два брата пенсионного возраста, Магомадовы — Абдула и Салман. Они были заживо сожжены в своем доме. Только через несколько дней, после огромных усилий, мы нашли их останки. Они уместились в полиэтиленовый пакет…

Луиза Абулханова:

Все произошло очень быстро. Когда раздались выстрелы, мне стало плохо. Отчетливо помню только, что те, кто вошли к нам во двор, сначала потребовали деньги. Старик [Ахмед Абулханов] ходил куда-то, принес 300 рублей. Солдаты остались недовольны, ругались… Потом раздались выстрелы. Вместе с моим свекром погибли брат и сестра Абдулмежидовы, наши соседи. Ахматова Ису нашли в доме у Цанаевых только через несколько дней после случившегося. Его, видимо, сожгли заживо…

Я не знаю, когда и как кончится эта война. Сколько жертв будет еще принесено на алтарь президентства Путина. Знаю только, что после всех этих ужасов я не смогу с уважением относиться к русским. Вряд ли мы уживемся в одном государстве.

«Руслан» (имя изменено по его просьбе):

Утром 5 февраля я чинил крышу и увидел, как загорелся дом в начале поселка. За ним вспыхнули второй, третий, начались выстрелы, крики людей. Федералы были в косынках, зрелого возраста. Они согнали всех на перекресток улицы Камская и 4-го Алмазного переулка.

Начали идти с первой улицы, зашли в дом братьев Идиговых. Двух братьев загнали в подвал и кинули туда две гранаты. Один остался жив из-за того, что второй его накрыл собою. В соседнем доме расстреляли троих: один старик 68 лет и двое молодых парней. У них не спросили документов. Стреляли строго в голову.

Сжигались дома. Люди слышали крики: «Где деньги!?». Братьев Магомадовых закинули в подвал, выстрелили и подожгли. Пожар перекинулся и на другие дома…

Трупы, которые я хоронил, были разных возрастов, от молодых до глубоких стариков, но много было таких, которых невозможно было определить.

Малика Лабазанова:

… И тогда они начали стрелять. Кричали при этом, что у них приказ убивать всех. Я побежала к соседям, стучала в ворота — никто не открывал. Только Дениев Алу вышел на стук и принес мне три бумажки по сто рублей. Несу я эти деньги, подхожу к своим воротам и вижу: кошка моя идет, у нее внутренности вывалились. Она идет и остановится, идет и остановится, а потом умирает. У меня ноги так и подкосились, я думала, что всех у нас во дворе убили…

Когда я протянула этому, в белом маскхалате, 300 рублей, он только посмеялся. «Разве это деньги? У вас у всех есть деньги и золото, — сказал он. — У тебя зубы тоже золотые». Я от испуга сняла серьги (их мне мама на шестнадцатилетие купила), отдаю их и прошу не убивать. А он кричит, что убивать приказано всех, подзывает солдата и говорит ему: «Заведи в дом и там ее потряси».

В доме я сразу бросилась в котельную, там за печкой и спряталась. Это было единственное, что я смогла сделать в той ситуации. И тот, который сопровождал меня, вышел назад. Он искал меня. Не найдя, вернулся снова в дом. И тут началась стрельба во дворе. Я бросилась к солдату, стала просить, умолять его, чтобы не убивал. «Тебя не убью, убьют меня», — сказал он. И такой страх меня охватил, что и бомбежки, и обстрелы, — все, что было до этого дня, все я готова была заново пережить, лишь бы он, этот солдат, отвел наведенный на меня автомат.

Он стал стрелять: в потолок, в стены, прострелил газовую плиту. И тогда я поняла — он не застрелит меня. Я схватила его за ноги и поблагодарила, что не убил. А он: «Молчи, ты уже мертвая».

Юсуп Мусаев:

Во двор заскочили солдаты, нас положили лицом на землю. Они ругались нецензурно: «Суки, ложись, скотина!». Двоюродному брату Мусаеву Хасану приставили автомат возле уха, лежал и Анди Ахмадов, его держали под прицелом. Дальше лежали мальчик и я, мне приставили автомат между лопаток…

Потом солдаты ушли дальше по дворам, слышались выстрелы. Я думал о братьях, пошел посмотреть на улицу и тут же нашел их… И еще четырех человек — Ганаева Альви, двух его сыновей — Сулумбека и Асланбека, четвертый — Хакимов. Когда мы начали затаскивать трупы во двор, военные с угла стали стрелять… Вечером пришел мой двоюродный брат, сказал, что нашел еще девять трупов. Среди них — двое моих племянников.

Показания женщины, просившей не называть ее имени:

Я побежала на улицу Маташа Мазаева, смотрю – лежат расстрелянные люди. На улице стояли только военные. Я побежала обратно, а они кричат мне: «Стой!». Я бежала, а в меня стреляли.

Когда я к себе вернулась, один солдат присел и говорит: «Как бы мне вас спасти? Я не хочу, чтобы вас убили. Вы на мою маму похожи». Он позвал своих ребят, и они сидели с нами…

Ночью мы трупы занесли в дома. Я видела 28 трупов – все наши соседи. Я обмывала трупы. В основном стреляли в голову – в глаза, в рот. У Гадаевой было пулевое ранение в затылок.

Марха Татаева:

5 февраля мы сидели с соседкой Анютой. Она выглянула на улицу. Я спрашиваю: «Что там?» Она говорит: «Там людей расстреливают», – и плакать начала.

Выхожу я, а там стоит наш сосед Абдурахман Мусаев и кричит: «Ну, сука, что стоишь – стреляй!». Солдаты смеются, Мусаев кричит: «Сука, стреляй, давай! Ну, что стоишь, тварь, – стреляй!». Он, оказывается, наткнулся на своего внука, который лежал там, расстрелянный.

Это были контрактники. Один был с наколкой, а сзади у него на шапке был лисий хвост. Он стоял и смеялся, потом меня увидел и из автомата прямо в меня! Анюта схватила меня и затолкала в дом, и он в нас не попал. Мы дворами убежали в дом Анюты, там два часа просидели. Потом я решила пойти домой, хотя она просила не уходить.

Зашла в дом, и минут через пять моя собака летит, лает вовсю. Все, идут. Я молитву прочитала. Потом надела спецовку, чтобы жалостней выглядеть. Открываю дверь, только поворачиваюсь, он на меня с автоматом: «А ну, тварь, сука, иди сюда!». Я подхожу, хочу документы показать – вообще, не растерялась. А он ищет причину, чтоб я растерялась: «О, снайперша ты, боевикам помогала, почему дома осталась? Почему не уехала, что ты здесь делала? Где родители твои, в доме, да?». Я говорю: «Нет, они уехали». – «Куда уехали? Что это у тебя?». Я говорю: «Документы». А он: «Не нужны мне, б…, твои документы!» – берет и швыряет их. У меня там было рублей 35. «Это тоже тебе не надо! К стенке! Расстрелять ее, и все!». Он автомат заряжает, на меня наставил… Тут другой рукой махнул ему: «Оставь ее, не надо! Пусть девка спрячется. А то эти найдут ее, перетрахают и убьют все равно. Лучше девку спасти, жалко, она ж молодая!».

Они ушли, а я говорю Анюте: «Я уже не могу, я спрятаться хочу». А куда прятаться? Мы в шифоньер сели. Слышим – двери открывают, идут. Анюта говорит: «Все, деваться нам некуда». А они во дворе стреляют из автомата, кричат вовсю: «Суки, выходите!». Когда они рожок разрядили, я думаю – ну все, я больше мать не увижу, никого не увижу. Вот тут и я начала плакать.

Как нас пронесло – я не знаю, но они ушли. Мы остались в живых.

Макка Джамалдаева:

Поставили нас четверых: мужа, меня, сына и внучку, она рядом со мной стояла. Матюкали, как хотели, говорили, что хотели, человеческим языком не разговаривали, от них водкой воняло невозможно. До того были пьяные – на ногах еле стояли. Когда мужу сказали: «Дед, давай деньги, доллары, что есть», он вытащил тысячу с лишним рублей и отдал эти деньги. Когда он деньги считал, тот сказал: «Дед, если еще не дашь, я тебя застрелю», нецензурно выражался на него, на старого человека.

И я вот вытащила свои серьги, внучка – свои, я отдала ему: «Сынок, на, пожалуйста, это, забери, оставь нас живых». Он опять на сына говорит: «Тебя сейчас в глаз застрелю». Когда он так сказал, отец сказал: «Сынок, у него шесть детей маленьких, не убивай, он у меня один». А тот: «Если еще один грамм золота не дадите, то мы вас всех расстреляем». У сына были зубы, коронки, он удалил эти зубы, мы ему отдали. Он только сказал матом, повернулся и ушел. Был пьяный, еле-еле вышел с нашего двора…

Луиза Абулханова:

Вот итог этой войны. 5 февраля террористов мы увидели своими глазами, испытали на себе. Нам объявляют, что война окончена. Как она для нас будет окончена, если мы никогда не сможем забыть этот день?

Пятеро из выживших обратились в Страсбург.